Рафаэль Сабатини - Одураченный Фортуной
— Покайтесь, нечестивцы! — завопил он, покрывая пронзительным голосом шум и смех. — Подумайте о том, что с вами будет! Через сорок дней Лондон погибнет! Чума восторжествует в этом средоточии греха! Она подкрадывается, аки лев рыкающий, ища, откуда наброситься на вас. Еще сорок дней, и…
Яйцо, брошенное каким-то мальчишкой, угодило в лицо оратору, вынудив его оборвать фразу. Клейкая масса стекала с его бороды на поношенное черное одеяние.
— Насмешники! Нечестивцы! — визжал он, воздев руки к небу и напоминая огородное пугало на ветру. — Ваша погибель близка!..
Рев смеха заглушил голос проповедника, на которого отовсюду посыпались метательные снаряды. Последним из них была живая кошка, которая вцепилась когтями ему в грудь, испуганно фыркая.
Посрамленный пророк повернулся и скрылся в соборе, преследуемый хохотом и бранью. Однако едва он исчез, смех стих, сменившись мертвой тишиной, после чего толпа с криками ужаса рассеялась в разные стороны.
Полковник Холлс, оставшись в одиночестве и не понимая, что вселило в этих людей такую панику, шагнул к опустевшему пространству перед ступенями собора. Там, на вымощенной грубым булыжником мостовой, он увидел молодого парня, одетого, как преуспевающий торговец, и скорчившегося, словно от боли. Шляпа валялась рядом с ним; он тихо стонал, судорожно подергивая головой. Из-под полузакрытых ресниц виднелись белки закатившихся глаз.
Когда Холлс направился к больному, чей-то голос крикнул ему:
— Осторожней, сэр! Это может быть чума!
Полковник остановился, парализованный ужасом, которое внушало страшное слово. Затем он увидел пожилого мужчину в длинном парике, просто, но аккуратно одетого в черное, в очках в роговой оправе, придававших его круглому лицу совиное выражение, который спокойно приближался к больному. Несколько секунд он стоял, глядя на него, затем, обернувшись, подозвал жестом двух крепких парней с алебардами. Отважный джентльмен в черном вынул из кармана носовой платок, на который капнул что-то из флакона. Поднеся платок к носу левой рукой, он опустился на колени перед больным и спокойно начал расстегивать его куртку.
Наблюдая за ним, полковник проникся восхищением к его храбрости и устыдился собственных страхов за свою абсолютно никчемную жизнь. Решительно двинувшись вперед, он присоединился к маленькой группе.
Доктор оглянулся при его приближений. Но Холлс в этот момент не видел ничего, кроме больного, чью грудь обнажил лекарь. Один из алебардщиков указал другому на красноватое выпуклое пятно внизу шеи несчастного. Глаза его округлились, а лицо побледнело от ужаса.
— Видишь? Это примета чумы! — сказал он товарищу.
Доктор заговорил, обращаясь к Холлсу:
— Вы бы лучше не подходили к нему близко, сэр.
— Это… это чума? — тихо спросил Холлс.
Врач кивнул, указывая на багровое пятно.
— Признаки абсолютно безошибочны, — ответил он. — Умоляю вас, сэр, уходите скорей.
Вновь поднеся платок ко рту и носу, он повернулся спиной к полковнику.
Холлс повиновался, шагая медленно и задумчиво, будучи поражённым зрелищем чумы, обрушившейся на молодого парня. Когда он приблизился к толпе, глазевшей на происходящее с солидного расстояния, то заметил, что люди отшатываются от него, словно от уже заразившегося.
Увиденное событие производит на нас куда большее впечатление, чем двадцать подобных случаев, о которых мы только слышим. До сих пор эти лондонские горожане относились к чуме весьма легкомысленно. Еще не прошло десяти минут с тех пор, как они осыпали насмешками и швыряли чем попало в проповедника, призывавшего их покаяться и грозившего гневом Господним. Но когда внезапно, точно гром среди ясного неба, болезнь сразила одного из них, их сердца наполнились ужасом при виде того, о чем ранее знали только по рассказам.
Полковник двинулся дальше, размышляя о том, что этот случай привлечет делу республики больше сторонников, чем куча проповедников. Он расценил его как перст судьбы, указывающий, что ему следует присоединиться к Такеру.
Но прежде чем отправиться в Чипсайд и предложить свою шпагу революционерам, следовало утолить жажду, вызванную долгой ходьбой под изнуряющим зноем. С помощью Такера и его друзей Холлс раздобудет необходимые средства, чтобы оплатить счет в «Голове Павла» и съехать от любвеобильной миссис Куинн, в чьей гостинице он ни в коей мере не мог проживать далее.
Полковник вошел в общую комнату; хозяйка отвернулась от группы горожан, с которыми она беседовала, и проводила его взглядом, плотно сжав губы, когда он направлялся в свою маленькую приемную. Спустя минуту она последовала за ним.
Холлс, успевший снять шляпу и расстегнуть камзол, любезно пожелал миссис Куинн доброго утра, словно между ними не произошло вчерашней трагической сцены. Однако его легкомыслие показалось хозяйке оскорбительным.
— Чем могу быть вам полезной, полковник? — осведомилась миссис Куинн.
— Кружкой эля, если вы будете так любезны, — ответил он. — Я словно побывал в африканской пустыне. Уф! Ну и жара!
И Холлс расположился на сиденье у окна, где было больше воздуха.
Хозяйка молча удалилась и вернулась с кружкой, которую поставила на столе перед постояльцем. Полковник жадно приник к ней губами, и когда ее прохладное содержимое смягчило его горло, он возблагодарил небо за то, что в мире, где столько зла, существует такая хорошая вещь, как эль.
Миссис Куинн, нахмурив брови, молча наблюдала за ним.
— Вы оставите мой дом сегодня, как мы договорились вчера вечером? — осведомилась она, когда он, наконец, оторвался от кружки.
Холлс кивнул, облизнув губы.
— Я скоро переберусь в «Птичку в руке» на другой стороне Полс-Ярда, — ответил он.
— В «Птичку в руке»! — В ее голосе прозвучало презрение к упомянутому заведению, которое и впрямь являлось жалкой таверной. — Эта дыра отлично подойдет к вашему великолепному камзолу. Впрочем, это не мое дело. Коль скоро вы перебираетесь, я удовлетворена.
В ее тоне слышалось нечто зловещее. Подойдя к столу, миссис Куинн облокотилась на него. Ее поза и выражение лица не оставляли сомнений, что эта женщина, до сих пор относившаяся к нему с такой нежностью, теперь стала его злейшим врагом.
— У моего дома хорошая репутация, и я намерена сохранять ее и впредь, — продолжала миссис Куинн. — Поэтому мне не нужны здесь изменники и висельники.
Холлс намеревался проглотить очередную порцию эля, но ее слова остановили его, когда он уже подносил кружку к губам.
— Изменники? Висельники? — медленно переспросил он. — Не думаю, что я вас понял, хозяюшка. Вы относите эти эпитеты ко мне?
