Бернард Корнуэлл - Стрелки Шарпа
– И на вино, мадам.
Джордж Паркер возвел глаза к потолку, Луиза принялась подрезать фитили свечей, а миссис Паркер в ужасе уставилась на лейтенанта.
– Вино?
– Да, мадам.
– Ваши стрелки пьют?
– Им положено вино, мадам.
– Положено? – Интонация миссис Паркер не сулила ничего хорошего.
– Таков устав британской армии, мадам. Треть пинты крепкого или пинта вина в день.
– Каждому?
– Конечно, мадам.
– Только не тогда, когда они обеспечивают безопасность истинных христиан! – Миссис Паркер засунула кошелек в карман юбки. – Деньги нашего Господа и Спасителя не будут пущены на пьянку. Ваши люди обойдутся водой. Я и мой супруг не пьем ничего, кроме воды.
– Изредка пиво, – поспешил поправить жену Джордж Паркер.
Миссис Паркер сделала вид, что ничего не слышала.
– А теперь попрошу расписку, лейтенант.
Шарп послушно выписал расписку, после чего последовал за хозяином в большой зал, где отрезал четыре серебряных пуговицы с форменных шаровар. Этого хватило на пару бурдюков с вином, что означало по полной чашке на брата. Выпивка, равно как и котел с костями, была принята в угрюмом молчании, и лишь когда Шарп объявил подъем в четыре утра, послышался протестующий ропот. Обиженный новым проявлением недоброжелательности, Шарп резко заявил, что если кто желает стать французским пленником, может убираться прямо сейчас. Он жестом показал на двери конюшни, за которыми начинался промерзлый двор.
Никто не двинулся и не сказал ни слова. Шарп видел, как блестят в дальнем конце конюшни глаза Харпера, и в очередной раз отметил, что стрелки непроизвольно группируются вокруг огромного ирландца. Казалось, он больше всех сожалел о расставании с Виваром, хотя Шарп до сих пор не мог представить, чего они ожидали от службы испанцу.
– В четыре подъем, – повторил Шарп. – В пять выступаем.
Миссис Паркер обрадовалась новости еще меньше.
– Проснуться в четыре? По-вашему, человек может жить без сна, лейтенант?
– По-моему, мадам, есть смысл идти впереди французов. – Шарп поколебался, не желая обременять сварливую женщину очередной просьбой, но сознавая, что не сможет вести отсчет времени в кромешной тьме, добавил: – Я хотел спросить, мадам, есть ли у вас часы или будильник?
– Вы хотите знать, который час, лейтенант? – переспросила миссис Паркер, выигрывая время, чтобы разозлиться для решительного отказа.
– Пожалуйста, мадам.
Луиза улыбнулась Шарпу из-за занавески, отделяющей альков. Заметив это, тетушка резко задернула занавеску.
– Вам, разумеется, придется спать за дверью. Вы слышите, лейтенант?
Шарп думал о часах и неожиданный вопрос застал его врасплох.
– Простите, мадам?
– В этой комнате находятся беззащитные женщины, лейтенант. Британские женщины!
– Уверен, вам ничего не грозит. – Шарп показал на тяжелый засов.
– Вы имеете хоть малейшее представление о ваших обязанностях? – Миссис Паркер дала волю гневу. – Не удивительно, что вы застряли в самом низу служебной лестницы.
– Мадам, я...
– Не перебивайте! Мы не потерпим здесь казарменного обращения, лейтенант! Паписты в таверне уже накачались как животные, видели? А известно ли вам, к каким ужасным последствиям ведет употребление крепких напитков? Позвольте напомнить, что мистер Паркер платит в Англии налоги, вы просто обязаны нас охранять.
Джордж Паркер, пытавшийся читать Святое Писание при свете низкой лампы, умоляюще посмотрел на Шарпа.
– Пожалуйста, лейтенант.
– Я буду спать снаружи, но мне нужны часы.
Довольная маленькой победой, миссис Паркер улыбнулась:
– Поскольку вы призваны нас охранять, лейтенант, вам необходимо бодрствовать. Переворачивая песочные часы, вы не уснете. Джордж?
Джордж Паркер вытащил из чемодана и с виноватым видом передал Шарпу песочные часы. Миссис Паркер удовлетворенно кивнула.
– Они отстают на двадцать пять минут за десять часов, лейтенант, песок высыпается из колбы за час. – Царственным жестом миссис Паркер позволила Шарпу удалиться.
Выйдя из комнаты миссионеров, Шарп привалился к стене. Поставив песочные часы на подоконник, он наблюдал, как заструились первые песчинки.
Черт бы побрал эту бабу! Не удивительно, что в армии всячески препятствуют распространению методизма. Хотя, с другой стороны, роль телохранителя, пусть даже столь неприятного человека, как миссис Паркер, Шарпа устраивала. Это избавляло его от необходимости идти на конюшню, где стрелки вновь начали бы демонстрировать свое недовольство и пренебрежение. Было время, когда общество таких людей доставляло ему удовольствие. Став офицером, он лишился этого общения. Шарп чувствовал огромную, безнадежную усталость, и всеми силами желал, чтобы проклятое путешествие наконец закончилось.
Пришлось оборвать еще одну пуговицу с шаровар, через которые уже виднелся шрам на бедре, и купить себе бурдюк вина. Лейтенант выпил его быстро и безрадостно, после чего подтянул скамейку поближе к двери Паркеров. Посетители таверны побаивались оборванного сурового иностранного солдата и старались держаться подальше.
Скамья оказалась напротив окошка, в которое были видны конюшни. Шарп не исключал возможности очередного бунта. Или стрелки попытаются ускользнуть под покровом темноты, чтобы снова присоединиться к своему любимому майору Вивару. Однако за исключением нескольких человек, вышедших во двор помочиться, все было спокойно. Спокойно, но не тихо. До лейтенанта доносился хохот стрелков, отчего собственное одиночество становилось окончательно невыносимым.
Постепенно смех утих. Таверна опустела, лишь два скотопромышленника жизнерадостно похрапывали у затухающего камина. Повар пристроился под разделочной доской.
Шарп почувствовал, как начинает болеть голова. Неожиданно ему захотелось увидеть Вивара. Уверенность и жизнерадостность испанца скрашивали трудности долгого похода. Теперь же ему казалось, что все вокруг рушится в бездну. Что, если британский гарнизон действительно ушел из Лиссабона? Что, если на рейде не будет английских кораблей? Неужели он обречен мотаться по Испании до тех пор, пока французы не возьмут его в плен? А если возьмут? Война неизбежно закончится французской победой, и французы начнут отсылать пленников по домам. В Англию вернется еще один офицер-неудачник, которому до конца дней своих придется довольствоваться половиной жалованья.
Шарп перевернул часы и поставил очередную метку на побеленной известкой стене. На столе скототорговцев остался наполовину пустой бурдюк, и Шарп его утащил. Лейтенант влил отвратительную жидкость в рот, надеясь, что мерзкий вкус перебьет головную боль. Он знал, что это не поможет. Он знал, что утром все будет противно и гадко. То же, вне всякого сомнения, будут чувствовать и его солдаты.
