Тимур Лукьянов - Тайный орден
Григорию-седьмому своего унижения в Каноссе, добивался полного торжества над
понтификом.
Будучи в Риме, Генрих все-таки успел посадить на папский трон епископа
Равеннского Гвиберта, принявшего имя папы Климента-третьего, и короноваться
короной Священной Римской Империи из его рук. Но с юга Италии Григорий-седьмой
призвал себе на помощь грозных нормандских воителей, потомков викингов,
захвативших юг Италии и Сицилию. С их предводителем Робертом Гвискаром
(Хитрым) папа заранее заключил союз. Перед этими свирепыми потомками воителей
Севера армия императора оказалась бессильной, и даже лотарингцы Готфрида
Бульонского вынуждены были отступить.
Правда, папа несколько переусердствовал. Явившиеся в Рим по его зову,
норманны, прогнавшие антипапу Климента и императорские войска, предали заодно
разгрому и грабежу весь Рим. Теперь уже и возмущенное римское население
поднялось против понтифика, и папа Григорий вынужден был снова бежать к
норманнам за помощью. Но, не получив на этот раз от Роберта Гвискара ничего, кроме
гарантий безопасности своей персоны, понтифик через год умер в Салерно. Только
тогда император Генрих смог, наконец-то, перевести дух.
Избранный на юге Италии в 1086 году преемником Григория-седьмого,
смиренный папа Виктор-третий вернулся в хорошо укрепленный монастырь-замок
Монте-Кассино, где, правда, спустя несколько месяцев скоропостижно скончался.
Только через полгода после смерти Виктора-третьего, в 1088 году, под именем
Урбана-второго папой был избран некий Одон, епископ Остии, тоже, как и Григорий-
седьмой, выходец из аббатства Клюни и, как оказалось, достойный приемник
политики Гильденбрандта. И вскоре императору опять пришлось взяться за оружие. В
1090 году он снова двинул свои войска в Италию. Но Готфрид Бульонский в этом
походе уже не участвовал. Готфрид к тому времени сильно изменился.
Император Генрих-четвертый очень уважал доблесть своего верного вассала
Готфрида и всячески превозносил его на словах, на деле же, многие годы, никак
особенно не оценивая его заслуги. Только в 1089 году, через тринадцать лет после
смерти своего бездетного дяди, Готфрид, наконец, получил из рук императора
герцогскую корону, оставаясь до этого момента маркграфом антверпенским, и то
только благодаря наследованию титула от отца. Но и теперь герцогская корона была
дана ему не в собственное владение, а лишь на правах бенефиции[28]. Император
Генрих-четвертый был жаден.
Сразу же после коронации Готфрид вернулся из Ахена в родной замок и застал
свою матушку тяжело больной. «Вряд ли она поправится, это неизлечимая болезнь»
— говорили ему постоянно кормящиеся в замке странствующие монахи и лекари-
шарлатаны. Не жалея золота, Готфрид немедленно послал за лучшими врачами
Европы. Приехал даже сам придворный целитель императора далекой Византии
глубоко образованный старый грек, знающий девять языков и изучивший от корки до
корки сотни инкунабул[29] по медицине, но помочь больной не смог и он.
Больная, между тем, все слабела. Наступил день, когда она даже не смогла
приподнять голову, чтобы выпить очередной лечебный отвар. Ида Бульонская
умирала, она впала в забытье и два дня уже лежала неподвижно, почти не
обнаруживая признаков жизни.
Мрачная атмосфера царила в замке. Готфрид и его младший брат Балдуин по
очереди дежурили у постели больной. С каждым днем надежда на выздоровление
матери таяла, и Готфрид не находил себе места, предчувствуя скорую смерть самого
близкого человека. Он простаивал часами перед иконами и молился, но молитвы его
не были смиренными. «Боже, как же ты жесток! — Стоя на коленях перед распятием
говорил герцог Всевышнему. — Ты уже отнял у меня отца, родного дядю, двух жен и
младенца! Неужели же, Господи, этих жертв Тебе недостаточно? Неужели Тебе так
трудно послать исцеление моей бедной матушке? Или Ты не в силах? Но этого не
может быть, раз Ты сотворил весь этот мир. Может, Ты не желаешь помочь, потому
что хочешь очередной жертвы во Имя Твое? Назови, и я принесу эту жертву Тебе.
Неужели Ты корыстен? Но тогда чем же Ты лучше дьявола?»
Вдруг, хмурым осенним вечером, когда надежда на выздоровление матери совсем
покинула герцога, какой-то незнакомый человек средних лет, довольно высокого
роста, по виду духовного звания, в сером плаще поверх монашеской рясы и с крестом
из светлого металла на груди, подъехал на белой лошади к воротам замка. Он назвался
странником из Святой Земли, сведущим в исцелении. Его впустили без лишних
вопросов, не столько потому, что кто-то верил в способности этого никому
неизвестного человека исцелить безнадежно больную мать герцога, а просто потому,
что в замке Бульон издавна было заведено принимать пилигримов. Но этот странник
не походил на простого нищенствующего монаха. Он был опрятен. От него приятно
пахло. Его чистая одежда, его осанка и манера держаться и говорить, его уверенная
походка и твердый взгляд выдавали в нем человека благородного и даже как будто
обличенного властью. Войдя, он, не востребовав провожатых, сразу же нашел путь в
покои больной, ни на секунду не заплутав в извилистых замковых коридорах, где и
опытные слуги часто блуждали, не находя с ходу нужных лестниц и поворотов.
Беспрепятственно прошел странник наверх в покои донжона, и ни один стражник не
остановил его.
Словно внезапный сильный порыв ветра, пилигрим распахнул тяжелую дубовую
дверь и предстал перед глазами Готфрида и его ближайшего окружения, собравшихся
в небольшом зале, примыкающем к спальне больной. Здесь были родственники,
приглашенные лекари, духовные лица, многочисленные придворные и прислуга.
В помещении было душно и мрачно. Множество свечей на железных
перекладинах грубых люстр, подвешенных на цепях в центре зала и стоящих по углам
масляных ламп, чадя, выбрасывали копоть на сводчатый потолок. Но то ли от резко
распахнутой двери, то ли от пронесшегося по залу сквозняка, большая часть свечей и
чадящие лампады вдруг погасли. Сразу же смолкли, словно оборвались, и все
разговоры. И в наступившей тишине только три свечи перед иконой Девы Марии
продолжали гореть ровным пламенем. Но пламя этих трех свечей вдруг стало таким
ярким и чистым, что света в зале оказалось не меньше, а, напротив, гораздо больше. И
