Вениамин Вахман - Проделки морского беса
Шум сражения примолк. Успокоились пушки, стал оседать, растекаться удушливый пороховой дым. Едко запахло уксусом — пушкари студили уксусом разогретые пушечные стволы. Еще где-то внутри крепости слышался лязг, крики, а через подъемный мост уже шли и ехали не торопясь. Деловито спускали шведские флаги на бастионах, заменяли русскими. Перед комендантским домом, на высоком крыльце, стали четверо барабанщиков, вынули из ременных кармашков, что на перевязях, палочки, дружно ударили отбой.
К комендантскому крыльцу сходились старшие офицеры — победители. Тучный, низко перепоясанный форменным шарфом генерал, главный командующий первой линии, обтирал потные ладони о топорщащиеся полы мундира, весело поглядывал, приосанивался. Как-никак дела вершатся исторические: победителю же подобает величавость, вельможность.
Подошел иноземный генерал-инженер, состоявший при осадном артиллерийском парке, сухой как вобла, снял шляпу с пышным плюмажем, церемонно раскланялся. Подъехал и со звоном спрыг
нул с коня кавалерист в медной кирасе. Подошли полковники. Старший из полковников, командовавший первой волной штурма, все еще разгоряченный, потный, злой, но буйно-веселый, ни с того ни с сего обнюхал один рукав своего мундира с огромным, чуть не по локоть обшлагом, понюхал другой рукав и даже полу. Вздохнул, стянул с головы пышный, круто завитой парик, тоже понюхал и сунул в карман. Генерал — ха-ха-ха! — знал, в чем дело. Осажденные швыряли со стен не только гранаты, лили не одну смолу или свинец. Случалось, опрокидывали и бадью со всякой пахучей дрянью. Значит, и господину полковнику досталось: окатили навозной жижей. Что ж, бывает, на то и война!
Подбежал рослый солдат, почтительно положил к ногам командующего личный комендантский штандарт. Дородный генерал пошевелил плотный шелк носком ботфорта, спросил:
— А где сами господа шведы? Чегой-то не видно. Али стыдятся, как девицы на выданье?
Вокруг засмеялись. Громче всех смеялся припахивающий полковник, прямо заходился. Усатый, сурового вида, саженного роста капрал вытянулся столбом, гаркнул:
— Сидят запершись в цитадели. Сами себя в острог определили, вместе с колодниками, дабы чего с ними не приключилось.
— Ну и пущай сидят, — генерал махнул рукой. — Самое для них место.
Вдруг все задрали головы кверху, посторонились с крыльца. Около главного флагштока над комендантским домом возилось несколько военных, предостерегающе что-то кричали вниз. И огромный, величаво расправлявшийся и опадавший на ветру крепостной флаг отделился, выгнулся парусом и медленно опустился, упал на мостовую. Флаг был так велик, что прикрыл чуть не треть двора, примыкавшего к площади. Все устремились к нему, стали разглядывать. Генерал-командующий оглянулся, поискал кого-то глазами.
— А ну, потеснись, господа офицеры. Большие чины меньших затерли. Кто у нас сегодня именинники? Подите, подите сюда, господа морские фенрихи, покажитесь всем.
Из задних рядов протискались вперед высокий, сутулившийся от застенчивости Елизар и маленький, раскрасневшийся, выпятивший грудь, как гоголь-утка, Аким. Мундиры у обоих были порваны, забрызганы, видно, — жарко пришлось. Оба сняли мятые шляпы.
— Сей офицер, усердный к службе, первый усмотрел, как со стороны моря учинить неожиданную диверсию. А этот добрый молодец, — генерал похлопал по плечу еще больше зардевшегося Акима, — другу своему наипервейший помощник и отважен в бою, аки лев. А ну, молодцы, назовитесь. Да погромче, чтобы все слышали.
— Фенрих флоту рассейского, Елизар Артамонов Овчина-Шуб- ников! — охрипшим голосом выкрикнул Елизар.
— Фенрих флоту рассейского… — начал Аким, но генерал перебил :
— Не фенрих флота, а отныне корнет конного полка. Уважили просьбу твоего родителя, да и твое хотение, Аким Яблоков. Что, рад небось? В награду за доблесть и острость ума повезете в Питерсбурх трофеи и регалии…
Генерал не успел кончить. К комендантскому дому, как всегда, на белом коне подъезжал уже возбужденный, веселый главнокомандующий, фельдмаршал Меншиков. В руке он держал обнаженную шпагу. Шляпа сбилась набок, плюмаж обвис на плечо. Статный конь горячился, шел боком, закидывал голову, силясь выйти из повиновения у всадника. Рядом с Меншиковым степенно ехал длиннолицый датский король в красном мундире и сверкающих орденах. Меншиков вроде как пропускал его вперед, как венценосное державное величество, но не больно: делал вид, что непокорный конь мешает выказать почтение. За ними ехала многочисленная свита, в желтых голштинских мундирах, красных датских, но все же больше всего было темно-зеленых русских.
Шведы, запершиеся в цитадели, не вытерпели, выпалили из пушки. Как и предполагали Елизар и матроз Иван, картечь с визгом и звоном пронеслась над головами, обрушила град битой черепицы с ближайшей крыши. Датский король испуганно вжал голову в плечи, опекун голштинского герцога загородил своего малолетнего питомца конем и собой. Только Меншиков, привстав на стременах, угрожающе помахал незадачливым артиллеристам шпагой, во весь голос крикнул:
— Дурни! Ослы безмозглые! Сидите смирно, коли заперлись в сундуке!
Вся роскошная кавалькада повернула назад. Меншиков галопом догнал и снова поехал рядом с королем.
Глава 14
КАПИТАН БАНГ И ОТЕЦ КСАВЕРИЙ
Хитры, ох как хитры были эти русские! Истинные азиаты! И лукавы безмерно. Граф Штерн фон Штернфельд как посланец дружеской, или по крайней мере нейтральной европейской державы был окружен подобающим почетом. Ему отвели для жилья домик садовника на той же помещичьей мызе, где размещался Меншиков со своим штабом, приглашали на торжественные обеды, разрешали беспрепятственно осматривать лагерь, конечно не одному, а в сопровождении русских офицеров, дававших объяснения.
Граф, бывалый воин, в молодости caiyi начинавший карьеру на военной службе, а затем пребывавший наблюдателем в войсках прославленного полководца Мальбрука, командовавшего континентальной армией Великой Британии, жадно ловил взглядом и брал на заметку все те незначительные признаки, которые свидетельствовали бы об изменении военной обстановки.
В войсках герцога Мальборо, маркиза Черчилля, взявшего осадой и штурмом многие фландрские крепости, офицеры всегда охотно толковали о предстоящей военной операции. Пили за успех, давали торжественные клятвы прославить свою дворянскую честь и позолотить потускневшее золото на родовом гербе, отличившись в ближайшем бою. У русских здесь такого и в заводе не было. На обедах и ужинах пили вино, но умеренно. Ежели кто хмелел и бахвалился, того изгоняли из-за стола, а денщики тотчас волокли его во внутренние покои отсыпаться.
