Николай Паниев - На грани жизни и смерти
Огромная толпа ответила тысячеголосым «ура!». Мужчины, женщины, дети принялись громко скандировать лозунги солидарности и протеста.
Леопольд с трудом пробивал дорогу в толпе, Кирилл Васильевич следовал за ним.
— Пойдем-ка, брат, в «Медведь», — натянуто улыбаясь, предложил Леопольд. — Что-то уж больно не по себе среди этих орущих пролетариев
У самого входа в знаменитый русский ресторан «Медведь» старший брат замешкался.
— Нет уж, я, пожалуй, пойду домой, — сказал он и, втянув голову в плечи, быстро удалился.
* * *Такая же карта, наглядно свидетельствовавшая об огромной опасности, нависшей над Советской Россией, висела на стене кабинета Ивана Пчелинцева. Огненные стрелы со всех сторон впивались в тело революционной России. Две самых больших стрелы рассекали территорию республики с запада и юга.
Перед картой стояли Василий Захаров, Кучеренко и Григоровский, приехавшие из Севастополя.
Иван Пчелинцев, показывая на две больших стрелы, сказал:
— Руки империализма. Так сказал товарищ Ленин. К самому горлу тянутся. Первая опасность — белополяки. Вторая — Врангель. Начнем с положения в Крыму. Вам известно, товарищи, что барон Врангель собрал там большую, вооруженную до зубов армию. Крым представляет собой крепкий орешек. Наше же дело — проникнуть к врангелевцам в тыл. С сожалением должен сказать, что несколько наших попыток потерпели неудачу. Мы очень рассчитываем на вас — вы знаете местные условия. Генерал Покровский лютует в Крыму. Никак не может забыть, как его обвели вокруг пальца в Севастополе. Всех, на кого падет хоть малейшее подозрение, по его приказу немедленно расстреливают. Доверия — никому. А вам придется отправиться прямо в звериное логово и действовать под носом у Покровского. Он ваш старый знакомый, может, обрадуется встрече, а?
— Проведем и на этот раз! — уверенно сказал Григоровский.
— Да, только надо крепко подумать, как Крым штурмовать изнутри, — продолжал Пчелинцев. — Кстати, хорошо бы наладить постоянную связь с Балевым. Он сошел с французского судна в Бургасе, откуда, насколько я знаю, прибыл в Варну. Свяжитесь с руководителем канала Варна — Севастополь, болгарским товарищем Чочо — вы его знаете, — и установите контакт с Балевым. У товарища Чочо много верных боевых помощников — коммунистов, членов военной организации. Это очень важно в смысле перспективы дальнейшей борьбы с врангелевцами. Сами подумайте, куда может двинуться Врангель со своей добровольческой армией, со всей этой белогвардейской шушерой, когда Красная Армия вышвырнет его из Крыма? У него два выхода: или утопай в море, или беги. А куда? В Румынию или Болгарию, ну, пожалуй, еще в Турцию можно, в Грецию. Одним словом, на Балканский полуостров. И нам надо быть готовыми к этому. У нас на примете есть несколько серьезных, опытных болгарских товарищей.
— Один Христо чего стоит! — воскликнул Василий.
— Совершенно верно! — согласился Пчелинцев. — Вот с ними-то и придется пораскинуть умом, какой сюрприз преподнести генералу Покровскому. С Балевым через Чочо свяжется товарищ Захаров. Тебе, Василий, придется окопаться в Крыму. Вспомнить свою старую профессию. И надежная помощница у тебя там есть.
* * *Эхо русской революции не только докатилось до болгарской земли, но и подняло солдат, которым опостылело воевать во имя интересов кайзеровской Германии, на восстание осенью 1918 года. Болгарские части, сражавшиеся на Южном фронте — в районе Доброполе, — повернули оружие против виновников кровопролитной бойни. Восставшие солдаты двинулись на Софию. Однако провозглашенная ими Радомирская республика недалеко от Софии просуществовала всего несколько дней. Первое в мире после Великого Октября восстание в Болгарии было жестоко подавлено. Печальная участь постигла и команду болгарского крейсера «Надежда», поднявшую бунт в Севастополе. Под сильной охраной арестованный экипаж «Надежды» был доставлен в варненский порт.
Христо Балев и Чочо, ответственный за конспиративный канал связи Варна — Севастополь, сидя в рыбацкой хижине, вели наблюдение за английским кораблем, на котором сюда были привезены моряки-заговорщики.
— Знаешь, Чочо, мне так и не удалось побывать на крейсере «Надежда», — признался Балев. — Не успел. «Надежда» осталась в Севастополе. А этот «англичанин» торчит здесь. Есть у меня задумка, Чочо, «перекрестить» этого «англичанина».
— Как это?
— На борту должно красоваться гордое имя «Надежда». Подвиг экипажа «Надежды» должен жить.
Балев обратил внимание на небольшой углевоз — чумазое каботажное судно, шныряющее среди стоящих у причалов судов.
— Каждый день так? — поинтересовался он, показывая глазами на углевоз.
— Уголь, как и хлеб, каждый день нужен, — сказал Чочо.
— А капитан?
— Что?
— Наш или...
— Ничей.
— На что клюет?
— Любит деньги.
— Экипаж?
— Разные люди. Один коммунист. Есть еще член земледельческого союза.
— Морской земледелец?
— Главное — наш союзник.
— Познакомишь?
— Можно. Только если хочешь на крейсер...
— Что?
— Не выйдет. Капитан не рискнет. Откажется.
— И это мне говорит человек, которого называют красным призраком?
— Риск должен быть оправдан.
— Вот и я о том же. Ты бы не мог устроить мне вечером встречу с угольщиками?
— А деньги для капитана?
— Пообещаем.
— Ну, он на это не клюнет.
— Наличными?
— Только.
— А как насчет золота?
— Попробует на зуб. Понравится — возьмет.
— Пусть. А когда коммунисты и земледельцы возьмут власть, то мы это золото у него обратно...
— Ишь, какой ты... предусмотрительный.
— Ленин мечтал о революции с ранней юности... Предвидел ее победу.
— Насчет риска подумай, Христо. Канал наш действует. Того и гляди получишь задание.
— Получу — будет выполнено. А задуманное сделаю. Значит, у меня такой план. Слушай, Чочо...
* * *Жизнь Грининых в Париже текла по-старому. В небольшой, скромно обставленной квартире зимой было холодно. Приходилось натягивать на себя теплые вещи.
Анна Орестовна склонилась над вязаньем, время от времени посматривая на Костика, сидящего за пианино. Глаз у мальчика все еще был забинтован. Сын кончил играть. Она ласково сказала:
— Молодец, мой мальчик. На сегодня довольно, Костик. Пальчики не озябли?
— В Питере снега больше, а дома было тепло-тепло, руки никогда не зябли, — сказал Костик.
Анна Орестовна взяла руки сына в свои и принялась согревать их теплым дыханием.
— Мамочка, можно я сыграю... свою музыку? — вдруг спросил Костик.
— Ты сочинил музыку? — удивилась мать.
