Артур Дойл - Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник)
– Никогда еще я не слышал ничего подобного, – ворчал старик. – Я из кожи вон лезу, тренирую тебя целый месяц. А сейчас, когда дело сделано, ты умудрился ввязаться в драку с иностранцем за два дня до поединка.
– Хватит уже. Заткнись на минуту, – ответил коротышка угрюмо. – Ты очень хороший тренер, Джим, но иногда тебе стоит помолчать.
– Самое время ругаться, – ответил старик. – Если колено не заживет до следующей среды, скажут, что ты сговорился с противником. Тогда тебе придется попотеть, пока не найдется олух, который на тебя поставит.
– Сговорился с противником! – зарычал коротышка. – Я победил в девятнадцати боях, и никто не осмелился произнести слово «сговорился» в моем присутствии. Как, черт побери, я мог избежать драки, если парень захотел стащить с меня одежду?
– Ах ты!.. Разве ты не знаешь, что судья и стражники находятся на расстоянии мили от тебя? Ты мог натравить их на него с тем же успехом, что и сейчас. Тогда бы и получил одежду обратно в целости и сохранности.
– Хватит ворчать на меня! – ответил Бастлер. – Я никогда не нарушаю режим, но отдать свою одежду французику, который даже не в состоянии сделать вмятину на круге масла, выше моих сил.
– Чего стоит твоя одежда, дуралей? Разве ты не знаешь, что один только лорд Рафтон поставил пять тысяч фунтов на тебя? Когда в среду ты перепрыгнешь через канаты, то судьба этих денег до последнего пении будет зависеть от тебя. Хорошенькое дельце: явиться на ринг с распухшим коленом и историей о пленном французе.
– Никак не ожидал, что он станет лягаться, – сказал Батлер.
– Неужто ты рассчитывал, что он станет драться по правилам? Тупица, разве ты не знаешь: им во Франции неизвестно, что такое поединок.
– Друзья мои, – сказал я и уселся на кровати, – я не слишком хорошо понял, о чем вы говорили, но многое из сказанного чушь собачья. Мы во Франции немало знаем о сражениях. Поэтому почтили визитами почти все европейские столицы. Очень скоро мы отпразднуем свое прибытие в Лондон. Но мы деремся как солдаты, а не как отбросы общества или уличные мальчишки. Вы ударили меня по голове, я лягнул вас в колено. Это все детские игры. Дайте мне саблю, а себе возьмите другую, тогда я покажу вам, как дерутся французы.
Оба тяжело, чисто по-английски уставились на меня.
– Что ж, я рад, что вы живы, месье, – вымолвил старший наконец. – Вы не подавали признаков жизни, когда мы с Бастлером затащили вас в дом. Ваша голова не настолько крепка, чтобы выдержать хук лучшего боксера в Бристоле.
– Он тоже забияка, бросился на меня, как бойцовский петух, – сказал младший, все еще растирая колено. – Я приложился с размаху левой, и он свалился, как подкошенный. Я не виноват, месье. Ведь я предупреждал, что вам достанется, свяжись вы со мной.
– Зато вы сможете гордиться всю свою жизнь, что получили тумаков от лучшего легковеса Англии, – произнес старик. – Вы схватились с ним, когда он находился на пике карьеры, в лучшей форме, а тренировал его Джим Хантер.
– Я привык к тяжелым ударам, – сказал я, расстегнул мундир и показал две раны, оставленные мушкетными пулями. Затем обнажил лодыжку и место, где испанский партизан пырнул меня пикой.
– Парень держится молодцом, – сказал Бастлер.
– Что за подарок можно было бы сделать из него в полусреднем весе, – заметил старший, – за шесть месяцев тренировок. Он бы удивил многих. Как жаль, что ему придется снова отправляться в тюрьму.
Мне не очень понравилось последнее замечание. Я застегнул плащ и поднялся с постели.
– Прошу вас, господа, разрешите мне продолжить путешествие.
– Бесполезно, месье, – ответил тренер. – Очень жаль отправлять такого человека, как вы, в такое паршивое место, но дело есть дело. За вас назначена награда в двадцать фунтов. Стражники были здесь утром, разыскивая вас. Уверен, что они появятся снова.
Его слова наполнили мое сердце свинцом.
– Вы не можете предать меня! – завопил я. – Я пришлю вам в два раза больше денег, стоит мне ступить ногой на французскую землю. Клянусь честью французского офицера.
Но в ответ старик лишь покачал головой. Я умолял, спорил, говорил об английском гостеприимстве, дружелюбии и отваге, но все было напрасно. С таким же успехом я мог обращаться к двум деревянным клюшкам, что стояли в углу напротив. В бычьих лицах англичан не было ни капли сочувствия.
– Дело есть дело, месье, – повторил старый тренер. – Кроме того, как я выставлю Бастлера на ринг в среду, если его посадят в тюрьму за помощь беглому пленнику? Я должен заботиться о Бастлере, поэтому не могу рисковать.
Кажется, наступил конец моим усилиям и борьбе. Меня вернут обратно, словно заблудшую овцу, которая проломила ограждение и вырвалась наружу. Они плохо знали меня, если рассчитывали, что я смирюсь с подобной участью. Я слышал немало, чтобы понять, где находится уязвимое место англичан. Мне пришлось совершить то, что часто приходилось совершать Этьену Жерару, когда казалось, что не осталось никакой надежды. Я схватил деревянную клюшку и швырнул в голову Бастлера.
– Посмотрим, – воскликнул я, – как ты доживешь до среды!
Малый выругался и вскочил на ноги, чтобы броситься на меня, но старик успел схватить его и удержал на месте.
– Не ввязывайся, Бастлер! – завопил старик. – Никаких штучек, пока я здесь. Проваливай отсюда, французик. Мы желаем видеть лишь твою спину. Беги скорей, иначе я не смогу больше удерживать его.
Отличный совет, подумал я и ринулся к двери. Но стоило мне очутиться на свежем воздухе, как голова закружилась, я должен был прислониться к перилам крыльца, чтобы не упасть. Подумайте только, какие испытания мне пришлось пережить: предательство Бомона, бурю, которая сбила меня с пути, долгий день в мокрых зарослях на одном лишь хлебе и воде, еще одну бессонную ночь и, наконец, удар, которым наградил меня коротышка, когда я пытался отнять у него одежду. Нечего удивляться, что даже моей выносливости пришел конец. Я стоял у стены в тяжелом плаще и помятом, запачканном кивере, опустив голову и закрыв глаза. Я сделал все, что было в моих силах, и не мог уже ничего предпринять. Шум копыт заставил меня поднять голову. В десяти шагах от меня гарцевал на коне седоусый начальник Дартмурской тюрьмы и с ним шесть конных стражников.
– Что ж, полковник, – произнес он с горькой улыбкой, – мы поймали вас снова.
Если отважный человек сделал все, что мог, и потерпел неудачу, его порода проявляется в том, как он принимает свое поражение. Что до меня, то я вынул из кармана письмо, сделал шаг вперед и подал его начальнику с таким изяществом, с каким, вероятно, подал бы его королю.
– К сожалению, сэр, мне пришлось задержать ваше письмо, – сказал я.
