Михаил Голденков - Огненный всадник
— Что-то слыхала, — покраснела Маришка.
— Так вот, Лапусин. Я-то думал — он уже умер, но, оказывается, жив старый морской черт. Наверное, мемуары пишет у камина. Он победил пиратов на Полесском море, помогал гетману разбить Хмельницкого… Так, все! — Кмитич голым выскочил из кровати. — Надо собираться. Слышала, что просили? Хутка! А я тут лежу, как бервяно!
Первым делом он поднял ножны своей карабелы, потряс ими в воздухе, улыбаясь:
— Без Бога ни с порога, без карабели — ни с постели!
Маришка, подперев голову рукой, с улыбкой рассматривала поджарое мускулистое тело Самуэля, наблюдала, как он быстро двигается по комнате, собирая разбросанное платье. Ее щеки налились розовым румянцем:
— Самулек! — тихо позвала она. — А я тебе понравилась? Ты меня и вправду любишь?
— Конечно же, глупышка! — засмеялся Кмитич и тут же посуровел, подумав про себя: «Боже! Я ж ее совсем не кахаю! Что я сотворил!»
Кмитич прибежал, как и просили, к пятой кватере. Там уже стояли Обухович с Боноллиусом, вокруг пушки сидела небольшая группа пушкарей, оживленно беседуя. Боноллиус брезгливо поглядывал на рыжебородого пушкаря с глиняной курительной трубкой.
— Опаздываете, пан жених, — мягко упрекнул Обухович Кмитича.
— Прошу прощения, пан, — кивнул головой Кмитич, — а что была за срочность?
— Вот тут хотели обстрелять подозрительный отряд казаков, то бишь легкой конницы. Наверное, разведка московцев. И вот еще полюбопытствуйте, — Обухович протянул Кмитичу мятый лист царской грамоты, точно такой же, какую в эти дни зачитывал в Вильне гетман своим полковникам. «Пан канонир» быстро пробежал глазами текст.
Крикнул орел белой славной,
Воюет Царь православной,
Царь Алексей Михайлович,
Восточнаго царствия дедич.
Идет Литвы воевати,
Свою землю очищати…
— Что значит «свою землю», если идет на Литву? — удивился Кмитич. Обухович лишь слегка улыбнулся и пожал плечами:
— Читайте, пан канонир. Там целая поэма!
Кмитич вновь уткнулся в грамоту:
Боярина шлет думного,
Польской мовы разумного,
Бо до славной горы Девичи И
дет Илья Данилович
До Смоленска города,
Чтоб без крови была згода,
Смело идеть царя славить,
За царя перси стравить,
Отважное сердце мает,
Смело к муру подступает,
Кажет — трубит на розмовы,
Отважны есть етманы словы,
Кто б живот свой так славил,
Як Илья послов ставил.
— Что за… — Кмитич едва сдержался, чтобы не ругнуться. — Это значит, царь пиитов нанимает! На тонкие струны души давит, гадюка! Это что-то новенькое! У его предшественников такого деликатного вида ведения войны я что-то нигде не встречал! Только вот стиль как-то подкачал. Не то по-литовско-русски пишет пиит, не то по-московски?
Кмитич сразу определил, что писал явно московит, знакомый, но отдаленно, с литвинским диалектом русского языка.
— Концовка особенно удалась! — вновь иронично заметил Обухович. Кмитич дочитал:
Восточный царь Бога любит,
Жалует вас, а не губит;
А вы знайте своего царя,
Восточного Государя;
Восточный царь вас жалуеть:
Вместо скорби живот вам даруеть.
До всех Смольян:
Челобитную царю дайте,
Без крови Смоленеск сдайте.
— Откуда сия писуля? — Кмитич вопросительно уставился на Обуховича.
— А холера его разберет! Вот пушкари нашли где-то, — кивнул он на беспечно сидевших у лафета мужиков. Рыжебородый с трубкой, старший из канониров Кмитича — его все звали дед Салей — весело взглянул на оршанского князя:
— Это беженцы, что в Смоленск пришли, принесли. Им специально московцы такие грамоты дали, каб нам передать. Там написано, что какой-то посол к нам едет. А был ли посол-то?
— Нет, вроде, — нахмурился Кмитич, оглянувшись на Обуховича.
— Я полагаю, что написано как раз, чтобы подготовить нас к приходу посла. Но посла пока не было, — кивнул воевода, — может, среди этих казачков, что подъезжали под стены города, и был этот Илья Данилович?
— У них был белый флаг? — спросил Кмитич.
— Так ведь нет, — ответил дед Салей, — вроде как разведывательный разъезд только!
— Хм, — Кмитич задумчиво потер пальцами свой решительный квадратный подбородок.
— Там что-то про челобитную написано, — дед Салей был явно в веселом расположении духа, лукаво подмигивал, — мол, пишите царю оную. Может, в самом деле, напишем. Примерно так: «Катитесь, любы наш царь, колбаской до своей башни Спасской!»
Пушкари грохнули от смеха. Кмитич тоже улыбнулся.
— Пан воевода! — кивнул он Обуховичу на Салея. — У нас тоже свои поэты есть! Во! Дед Салей!
Однако Обухович не разделял веселья. Он о чем-то думал, насупив брови.
— Кепска все, — обронил он, — значит, не обойдет супостат наш город. Уж точно штурмовать будут. Верил я до последнего: вдруг минует нас чаша сия? Ан, нет! Продержимся ли?
— Продержимся, пан воевода! — пушкари были явно настроены оптимистично и решительно. — Не хвалюйтесь вы так! Мы царю пушками враз мозги прочистим!
— Хватит! — оборвал их Обухович. — Враг у ворот, а працы немерено! Панове, за работу! Пан канонир! У меня дома ровно через полчаса сбор всех кватермейстеров. Тебе тоже быть.
В просторной гостиной Обуховича через полчаса собралось восемнадцать человек офицеров командиров кватер плюс Корф и Боноллиус. Пришел и Кмитич. Чтобы усадить всех, Обухович приказал сдвинуть вместе два стола.
— Московиты не сегодня-завтра появятся, — объявил воевода без церемонных приветствий и вступительных речей, — вот, спадары мои любые, я составил подробный список кватер, командиров каждой и число защитников. Когда буду зачитывать, просьба кватермейстерам отзываться.
Обухович сел и взял в руки длинный, словно грамота, лист бумаги.
— Итак, Станислав Униховский!
— Здесь! — поднял руку Смоленский подсумок, широкоплечий пан со светло-рыжей шевелюрой, коротко стриженной на затылке и висках. Обухович кивнул, даже не поднимая глаз на Униховского.
— Вы занимаете позицию от Малого Вала до Молохов-ских ворот через Мохоную башню. Вам в подчинение отряжается девяносто три человека из обывателей. Вопросы есть?
— Нет, пан воевода. Все ясно.
— Земской писарь Александр Парчевский!
— Здесь!
— От Молоховских ворот до Козодавловской башни через Малую четырехугольную. Восемьдесят шесть человек. Так… Городской судья Альбрехт Голимонт.
