Василий Тишков - Последний остров
И еще один раз удалось Мишке ожечь агента тягучим сыромятным ремнем, но уже более резко и встречь, не прицеливаясь, отчего тот дернулся, вскрикнул и кинулся на лесничонка, сбил его с ног, подмял, начал неумело волтузить куда попадя. Мишка вырывался, бил Антипова снизу коленями, бодался, извивался ящерицей, стараясь или перевернуться на живот, или высвободить руки — одна была подвернута за спину, другую Антипов придавил своим костлявым, как сучок, коленом.
В лицо Мишке шибануло винным перегаром, табаком и гнилой отрыжкой, его чуть не стошнило, но он не упустил момента, впился зубами во что-то мокрое, колючее, не то в подбородок, не то в скулу, и опять не рассчитал, прокусил кожу до крови.
Антипов взвыл и, чуть расслабившись, оказался под Мишкой. Теперь Мишка молотил агента, но соблюдал «правила улицы», в лицо и в пах не метил, а бил в бока, в живот, да еще старался удержаться наверху, отмахиваясь от длинных рук Антипова. Все же тому удалось крепко ухватить парня за грудки, потом приподняться — хватило же силы — и снова повалить Мишку. Но совладать с лесником, как ему хотелось, не мог — то ли Антипов не умел драться, то ли был слишком пьян. Мишка изворачивался, крутился злым и ловким волчонком, хотя доставалось ему больше от сухих, костлявых кулаков Антипова да все по лицу. Но агент постепенно слабел, трезвея и пугаясь отчаянности лесника.
Они извозюкались в грязи, в прибрежной тине. У Антипова забагровел и распух ременный след на лице, щеку и шею залила темная полоса крови от укуса; у Мишки бежала кровь из носа, один глаз заплыл, ныла левая рука, что-то с ногой случилось — сама собой подворачивалась.
— Ну… чо? Еще поддать? — прохрипел Мишка, сплевывая с губ липучую тину.
Они стояли друг против друга на четвереньках в воде, вернее, в прибрежной няше, уже не в силах ни подняться, ни вцепиться в соперника.
— А сам… а самому… разве мало? — с присвистом и шипением ответил Антипов.
— Олениху у Чаешного… с кем?
— Не твово ума… Не вор, не пойман дак…
— А докажу?
— Ну… попадись…
— Не попадусь… Я не ворую. А ты берегись, Антипов.
— Чтоб ты сдох, паразит… Чтоб тебе на лодке перевернуться… Чтоб тебе…
Не договорил. Мишка качнул свое тело вперед и ударил Антипова головой в плечо. Падая, Антипов потащил за собой и Мишку. Они снова забарахтались в воде, взбаламученной до мешанки из ила и няши. Причинить какую-то особую боль Антипову у Мишки не хватало силенок, только на злости и держался, добивая агента словами:
— Хлысты толстые… гад ты… по бедности из них, понял… домишко даже можно срубить. А ты… Еще лес хотел грабануть… Конем хотел меня затоптать… Утоплю… и скажу, ты сам…
Антипов попал ногами Мишке в живот, отпихнул его и полез на берег к дороге. Мишка вылез вслед за ним.
На дороге они лежали плашмя, голова к голове, дышали тяжело, сипло.
— Ну? — выдохнул Мишка, пытаясь дотянуться до Антипова.
— Будя… Лучше… вдругорядь. На сегодня… будя. Иди домой.
— Ты первый.
— Сил нет подняться.
— Ползи.
Они еще чуть полежали, выравнивая дыхание и охлаждаясь от мокрой земли, потом долго и мучительно отползали друг от друга на, казалось, бесконечный метр. Оглянувшись, не замышляет ли противник каверзу, встали на четвереньки. Антипов покрутил головой и, чуть не плача с досады, вдруг трезво сказал:
— Я… тебя убить хотел… А не смог. Верткий ты, как звереныш… И мужики тебя видели… заложат. Чтоб ты сдох, Мишка… Чтоб тебе в лесу окочуриться…
— Не-е… мне рано… делов много. Было бы силы поболе, я б тебя седни утопил, Антипов. Честное слово. А за что — сам знаешь.
— Квиты, значит.
— Нет, не квиты… Ничья пока. Мне все одно доконать тебя надо… И ты так думаешь… про меня.
— Ты… брось это. Давай договоримся. Насчет лесу… твоя взяла. Понял? Я тебя не видел… И ты меня… тоже. С мужиками сквитаюсь. И с Танькой улажу. Уговор?
— Лиходей ты… — Мишка хотел наотрез отказаться от предложения агента, но ведь он не Кузя Бакин, от этого Антипова можно и красного петуха под стреху в подарок получить. — Ладно, Антипов, трепаться не стану… Но за олениху и за свою овечку я с тобой еще посчитаюсь… Это сегодня я сплоховал… без ружья-то… А так… не попадайся мне в лесу на пакости — укокошу… И глазом не моргну.
— Не укокошишь. Ты — власть. И я — власть.
— Дурак ты, вот кто. И лиходей. Попадешься еще раз, вот тогда и посмотрим, кто из нас власть настоящая. А счас ползи.
Когда Антипов уполз и растворился в темноте, Мишка долго шарил по земле руками у забора, ощупывая бугорки на дороге, перебирал корни шилушника. Сначала кнут нашел, потом и фуражку. Она была ему так необходима, что он готов был повторить всю сегодняшнюю погоню и еще раз схлестнуться с Антиповым. Цепляясь за гибкие прутья тына, он поднялся, натянул на голову фуражку, чуть сдвинув ее набок, и приложил пальцы к козырьку, отдавая честь всем товарищам командирам.
Попробовал идти — не получилось. Нога как чужая, мозжит в коленке, и мурашки покалывают до самой ступни, будто отсидел ногу-то. Придерживаясь за плетень, Мишка все же проковылял несколько метров до своего проулка и тут на мостках, на фоне воды, увидел сидящего человека. Даже не человека, а человечка. Стоят на мостках два ведра, а между ними сидит на корточках человечек. Сидит, накрывшись какой-то одежкой, и не шевелится. По обе стороны мостков привязаны две лодки: одна Мишки Разгонова, до нее даже можно рукой дотянуться, другая — деда Якова. Лодки тихонько шевелятся на воде, а человечек как истукан.
— Эй! — несмело позвал Мишка. Человечек даже не колыхнулся.
— Во дела!.. — заворчал Мишка. — Уже кикиморы начали мерещиться.
— Сам ты кикимора…
— Тю! Юлька, што ли? Иди-ка, подсоби мне.
— Боюсь.
— Некого уже бояться.
— Я луны боюсь.
— Юлька, ты в своем уме?
— Я-то в своем. А луна где?
— Да ты разуй глаза! Темень же несусветная, — рассердился Мишка: человек тут еле стоит, даже говорить ему трудно, а эта толстая дура комедию разыгрывает.
Юлька подстреленной сорокой запрыгала с мостков, держа над головою дедов пиджак, приткнулась, вздрагивая всем телом, к Мишке, зашептала ему в лицо:
— Ой, мамочки, страхи-то господни… токо я ведро зачерпнула, а в ведре-то вдруг светло стало. Я так и обмерла. Глядь, а луна-то по камышам крадется… Н-нет, не луна, а ее отражение, а сама луна… ой, мамочки… не стоит, как всегда, а плывет… нет, медленно так летит, будто кто тусклый фонарь на шесте несет по-над берегом и трясется от дождя.
Мишка тряхнул Юльку за плечи, остановил ее бредовый шепот:
