Анатолий Ковалев - Потерявшая сердце
Тусклый осипший голос ребенка звучал все слабее. Ее ссутуленная оборванная фигурка рисовалась на фоне серой оштукатуренной стены грязным пятном. С гавани наползал желтоватый едкий туман, заполнявший линии Васильевского острова, превращавший людей в тени, лошадей — в диковинных зверей. Было не так холодно, как промозгло, весенний воздух пах больницей и гниющими отбросами. По случаю вечернего времени на улице стало многолюдно. Прохожие сновали по деревянному тротуару, то и дело толкая задумавшуюся лавочницу и вновь прижавшуюся к стене девочку. Из открытого на углу трактира раздавались стонущие звуки фисгармонии и пьяный хохот многих голосов. Мимо шмыгнула уличная женщина в рваном платье, но с яркими перьями на капоре и со зловеще нарумяненными щеками. Она направлялась в сторону гавани. При виде ее Зинаида опомнилась и протянула руку ребенку:
— Подойди-ка… Покажись лучше!
Зинаида давно мечтала взять себе в лавку помощницу. Тогда ей можно было бы ненадолго отлучаться, и потом, это подчеркнуло бы ее статус хозяйки. Хавронья на эту роль не годилась, была глупа и слишком уродлива. И вот Провидение посылало лавочнице сироту, которой можно даже не платить. Она будет с радостью работать за ломоть хлеба.
— Как тебя звать? — спросила Зинаида, вглядываясь в чахлое лицо девочки.
— Маша… — Девочка смотрела на нее со жгучей надеждой.
— Ну что, Маша, идем ко мне.
Она отвела нищенку на кухню и приказала Хавронье накормить ее остатками от обеда. Молча передала брату бумажку, на которой нетвердой рукой квартирной хозяйки был накарябан его новый адрес. Афанасий тотчас начал собирать пожитки и, наскоро связав узел, не прощаясь, покинул дом сестры. К своему удивлению, Зинаида нигде не обнаружила юной графини, которая, по уговору, должна была остаться под ее кровом. Впрочем, это обстоятельство занимало ее недолго. Весь вечер она была занята отмыванием своей новой подопечной. Хавронья ставила в печь один чугун с водой за другим, рылась в сундуках в поисках старых вещей, которые сгодились бы сироте, и дивилась про себя неслыханному мягкосердечию своей хозяйки.
Князь Павел Васильевич Головин, дальний родственник Шуваловых, хоть и не был предупрежден о приезде Евгения в Петербург, несказанно обрадовался гостю и порывисто расцеловал графа в обе щеки.
— Как же так, Эжен, — восклицал он, — послал бы письмецо с дороги, я бы тебе устроил царскую встречу…
— Ведь я доехал с оказией, Поль, — оправдывался Евгений, — с почтовыми лошадьми нынче беда. Я бы все равно явился прежде своего письма.
Князю Павлу недавно исполнилось тридцать пять лет. В свете его знали как весельчака и записного остряка, и он старательно поддерживал эту репутацию. Женившись, князь несколько остепенился, но никто не верил, что надолго. Внешность его была выдающейся, он обращал на себя внимание, едва войдя в любую гостиную. Бледное продолговатое лицо, выразительное, как у актера, жгучие темные глаза, смотревшие на женщин с лаской, а на мужчин с насмешкой, пышные черные усы на венгерский манер — все в нем было оригинально, неотразимо. Он одевался как английский денди и слыл большим оригиналом, также в английском духе. От него не ускользало ни одно модное новшество, будь то фасон сюртука, красивая актриса или книга. Следя за модой, князь в то же время, сам был ее законодателем. При этом он слыл образованным человеком. Учился за границей, знал несколько языков, цитировал наизусть Вольтера и Дидро. Живя в Англии, водил знакомство с Вордсвортом, бывал в гостях у Роберта Саути. Каждый из них посвятил князю по небольшому стишку. Как-то, в приватной беседе с Вальтером Скоттом, Головин кстати употребил пословицу на шотландском языке, после чего знаменитый писатель проникся к нему самыми дружескими чувствами и поддерживал с ним многолетнюю переписку. Павел Васильевич высказывал мнения, с которыми считались, и пускал в свет остроты, которые повторяли. Всюду он был вхож, всеми любим. Только графиня Прасковья Игнатьевна Шувалова недолюбливала родственника. «Слишком прыток!» — говаривала она, делая брезгливую мину. В былые времена графиня всячески оберегала сына от сношений с троюродным братцем.
— Дорогой мой, будь любезен, объясни мне одну странность, — обратился хозяин к Евгению, когда они сели завтракать. Завтрак получился слишком ранним, поэтому решили не беспокоить княгиню.
— Ты хочешь знать, зачем я пустился в путь в такое время, когда надобно лежать на печи да жевать куличи? — догадался тот.
— Я не любитель куличей, — признался князь Павел, — и то, что ты предпринял путешествие в разгар пасхальных гуляний, меня не шокирует. Но состояние дорог, распутица, нехватка лошадей… ты ведь не мог об этом не знать. Значит, тебя вынудили на то чрезвычайные обстоятельства, — сделал вывод он.
— Да, Поль, все именно так…
Они перешли в кабинет князя, и Павел Васильевич задымил индийской сандаловой трубкой, привезенной из Англии. Евгений удовольствовался простой пахитоской. Он выложил троюродному брату все, от начала и до конца, не утаив ссоры с матерью, которая могла лишить его наследства.
— Ты потерял голову, Эжен, — подытожил князь, скрываясь в клубах сладковатого дыма, — и все из чувства вины перед бывшей невестой. А любишь ли ты ее до такой степени, чтобы пожертвовать всем?
Он задал самый главный вопрос, которым Евгений мучился в последние дни.
— Люблю, — твердо ответил молодой граф. — Я это вдруг понял, когда ее потерял.
— Так часто бывает, дорогой мой. Но бывает и по-другому. Мужчина наконец обретает любимую женщину, о которой мечтал, они соединяются… И вдруг он понимает, что чувства к ней куда-то улетучились. Эдакая алхимия, понимаешь ли… Сочетаются два пылающих сердца, и вдруг, в момент наивысшего единения, одно из них вдруг распадается в прах… А любовь улетает в виде аморфного облака…
— Я слишком уверен в своих чувствах, чтобы за них опасаться.
Князь кивнул и замолчал, откинув голову на спинку кресла. Он о чем-то сосредоточенно думал, не выпуская изо рта трубки, и выдувал белые колечки дыма из-под пышных усов. Евгений также молча пыхтел пахитоской и рассматривал корешки английских книг в шкафу.
— Кажется, я знаю, у кого остановилась твоя невеста, — выпалил вдруг князь.
— Откуда, Поль, ты можешь это знать? — не поверил Евгений.
— А вот послушай! — Тот отложил в сторону трубку. — Ты сказал, что Елену сопроводил нужной бумагой губернатор Ростопчин. Вероятнее всего, он же вручил ей письмо к кому-нибудь из своих родственников. У самого Ростопчина родни нет. Единственный брат погиб в морском бою со шведами. Зато у его супруги в Петербурге живет тетка, весьма заметная фигура в свете. Это графиня Анна Степановна Протасова, бывшая фрейлина императрицы Екатерины.
