Наталья Павлищева - Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник)
И мало кто заметил, что за обоими внимательно наблюдают глаза матери. Когда подписали братья докончанную грамоту, вроде даже вздохнула княгиня Олена с облегчением. Неужто ради этого ездила она в Москву?! Задуматься бы, но всем было не до того…
И еще одного не заметили: что Дмитрий Константинович признавал за Москвой право на великокняжеский ярлык на веки вечные! Не только за молодым князем Дмитрием Ивановичем, но за его детьми и внуками! Ярлык на великое княжение окончательно доставался Москве. Именно она становилась столицей новой Руси. Но до полного объединения было еще ой как далеко!Обратно к Москве шагали привычным быстрым шагом трое взрослых монахов и один маленький послушник. А впереди Сергия неслась молва о том, как он один победил целый Нижний Новгород!
Митрополиту и князю Дмитрию Ивановичу придется еще раз прибегнуть к помощи Сергия Радонежского в переговорах. Он сумеет убедить сильного и своевольного князя Олега Рязанского добром отказаться от соперничества с Москвой, чем сбережет немало жизней русских воинов в преддверии Куликовской битвы.
До деревеньки, где оставалась мачеха Никитки, дошли в середине дня. Когда уже завиднелся пригорок с покосившимися избами, мальчишка вдруг мотнул головой: «Я догоню!» и метнулся в кусты при дороге. Монахи только проследили за качнувшимися ветками, потом переглянулись меж собой. Вафсоний покачал головой:
– Боится мимо своего дома идти?
Второй монах с сомнением усмехнулся:
– Или, напротив, от нас отстать захотел…
Но не успели они допылить до первых изб, как Никитка невесть откуда появился рядом. Видно, вынырнул из таких же придорожных кустов. Глядеть на него было любо-дорого, мальчонка где-то успел прихорошиться, умылся, старательно расчесал свои вихры, перемотал онучи. Был он весь чистый и ладный, рубашонка, пусть и не новая, оправлена, под пояском лежала ровными складками, порты в онучах не как попало, и сами онучи намотаны полоска к полоске, перевязаны крепко…
Вафсоний не сдержался:
– Ты, Никитка, точно к князю в гости собрался. Чего ж раньше так не обихаживал себя?
Мальчик смутился, не зная, что ответить. Его поддержал Сергий:
– Оставь мальца, пусть уж покрасуется пред мачехой и друзьями.
Дольше разговаривать было некогда, сразу за первыми избами выскочил народ, точно всем и в поле делать нечего. Откуда-то несли хлеб-соль на широком блюде, кланялись, как гостям дорогим. Сергий, не красуясь, отломил чуть хлебца, круто посолил, взял в рот, поклонился с благодарностью. За ним и остальные: когда добром встречают, негоже чваниться.
Хозяйка низко склонилась:
– Возьмите, братия, хлебушко на дорожку. Да вот туточки еще припасы приготовлены.
Припасов оказалось на немалую котомку, но Сергий и тут отказываться не стал, нельзя отталкивать руку, дающую от сердца, только попенял:
– Не последнее от детей отрываешь?
Та быстро замотала головой, чтоб не сомневался:
– Не, не!
За нее заступился мужик, видно, не муж, просто соседский:
– Есть с чего давать, бери, отче. А может, заночуете, а уж утром дальше? Или лошадь с возком дать?
– Благодарствуем, не надо. Лошадь можно бы и у князя взять, у него, чаю, много. Но мы своими ногами привычны пыль месить. А за хлеб-соль спасибо.
Никитка вместе с монахами пробовал хлеб-соль, гордо вышагивал, только чуть кося на деревенских. Те хоть и признали мальчонку, но смотрели как на гостя заморского. Только давний друг Семка, с которым столько раков в речушке выловлено, столько вороньих гнезд разорено, столько синяков наставлено, шепотом осторожно поинтересовался:
– Никита, ты ли?
– Я! – гордо ответил мальчишка и, не в силах сдержаться, затараторил тоже шепотом:
– С отцом Сергием до Нижнего ходил, а теперь вона в Москву!
– Ух ты! – раскрыл рот Семка. – А как это ты с ними приладился?
Не вынесла горделивости душа Никиткина, пред другом не сдержался, замотал головой:
– И сам не чаял! Просто попросился, как мачеха пообещала более в дом не пускать, а они и взяли…
– И порты на тебе новые… и картуз вона какой…
Зависть друга, конечно, была приятна Никите, но по сердцу тут же резанула жалость к Семке. Тому не лучше живется, тоже сирый, у тетки на шее, а тетка злющая, еще хуже Никиткиной мачехи! Вдруг решительно шепнул другу:
– Иди с нами!
Тот обомлел:
– Да я-то с радостью, так ведь не возьмут, заругают!
– Идем, они добрые! Я своим поделюсь, обузой не будешь, а на Москве к кому пристроимся работать.
Монахи заметили эти переговоры мальчишек, заметили и то, что подбежавший такой же худенький пацаненок не отстает, явно наметившись топать следом. Пока шли деревней, все молчали, но за околицей Сергий вдруг остановился, строго глядя не на обомлевшего Семку, а на Никитку:
– Ты чего ж мальца из дому сманил?! Сам ушел и его тянешь? А о матери не подумали, каково ей будет?!
У Никитки навернулись на глаза досадные слезы, а у Семки и того более – просто брызнули, но друга в обиду Никита не дал, заслонил собой, точно монахи ему что сделать могли, почти вскричал:
– Нету у него матери! Сирота, как и я, у тетки обузой живет!
И вдруг осознав, что грубит самому Сергию, вмиг сник, почти заголосил жалобно:
– Возьмите его с нами… Я своим поделюсь, у меня лапоточки запасные есть, да и порты тоже тетка в Нижнем дала крепкие. И рубаха… Только вот картуза нет, так свой отдам! – И неожиданно добавил: – И ест он немного, нам хватит.
Последние слова вдруг заставили монахов разом рассмеяться. Хохотал Вафсоний, держась за бока, басом ухал Антоний, лучики смешинок расходились от глаз Сергия.
– Ну, коли хлебом не объест, тогда, пожалуй, пущай идет с нами…
Семка, вмиг осознав, что его не гонят, завопил что есть силы:
– Дяденьки, я и вовсе хлеба могу не есть! Разве что иногда горбушечку… Зато я рыбалить хорошо умею, я вам рыбку ловить буду!
Он еще многое хотел пообещать, но остановила рука Сергия, легшая на плечо:
– Хлеба больше, чем у самого есть, не обещаю, но и не обидим. – Он вдруг хохотнул: – Только дяденьками не зови, говори лучше «отче» и по имени. Никитка тебе все объяснит. Пойдемте уж, и так припозднились.
Дальше дорожную пыль топтали уже пятеро, Семка и впрямь оказался мальчишкой ловким и толковым. И рыбу удить хорошо умел, баловал монахов рыбкой.
А однажды на привале, который устроили просто на берегу небольшой речушки, ночью к Сергию подобрался теперь уже Семка, приткнувшись к самому уху, горячо зашептал:
– Отче, я чего видел… эти твои иноки и не иноки вовсе!
– А кто? – шепотом ответил Сергий. Ночная мгла скрыла его едва сдерживаемую улыбку, а шепот не выдал.
– У иноков мечей не бывает, а у ентих короткие под рясами спрятаны!.. Они не тебя ли убить мыслят? Так ты беги, мы их отвлечем! А то давай, мы с Никиткой подберемся и по башкам чем потяжелее… а?
