Анри Кок - Сиятельные любовницы
— Его звали Адрианом, меня зовут Иоанном…
Феодора вздрогнула. С ней говорил ее сын! Ее сын, живой портрет ее первого и единственного возлюбленного… Она понимала теперь, чем так поразило ее при первом же взгляде лицо этого юноши.
Ее сын! Этот юноша ее сын!.. И она узнала себя на портрете, который изображал ее в возрасте двадцати лет.
Это льстило ее самолюбию. Попеременно глядя то на портрет, то на молодого человека, отдавшего ей ее изображение, на котором скорее вдохновенный, чем искусный карандаш воспроизвел ее прежние черты… Она улыбалась…
Но сын!.. Имела ли право она, жена императора, иметь сына?.. Этот сын — не повредит ли ей? Не повредил ли уже, узнав тайну своего рождения?..
Она выпустила из рук портрет… улыбка исчезла с ее губ…
— О! Не бойтесь ничего! — вскричал Иоанн, как будто он, как в открытой книге, прочитал что-то в душе своей матери. — Только я, вы и Бог знаем, кто я…
Императрица вздохнула. Она сделала движение, означавшее: «Слава Богу!»..
— Но, — сказала она после молчания, — полагаю, что твой отец не обманул тебя, а на что ты надеялся, являясь ко мне? И как ты сюда вошел?..
— О! Что касается этого, — сказал Иоанн, — я не сумею объяснить вам, потому что не могу объяснить самому себе. Без сомнения, добрый ангел принял меня под свое крыло. Явившись вчера вечером в Константинополь, я сегодня утром, с рассветом, сел у вашего дворца, — а быть около вашего жилища для меня почти то же, что быть около вас, — когда одна женщина подошла ко мне и спросила, что я здесь делаю? У этой женщины был благосклонный вид. Я отвечал, что желаю видеть императрицу. Я мог ответить это, не компрометируя вас? — «Откуда вы? — продолжала женщина. — Вы не из этого города?» — «Я родился, — отвечал я, — здесь, но уже много лет, как я здесь не был. Я из Норне, в Сирии». — «И вы никого не знаете в Константинополе?» — «Никого». — «И вы желаете видеть императрицу? Для чего?» — «Поскольку, говорят, она прекрасна… она должна быть добра». — «И вы будете просить об ее покровительстве, чтобы получить место в ее страже?» — «О! Я буду чрезвычайно счастлив, служа моей государыне!» — Женщина, казалось, размышляла о чем-то, потом сказала: — «У меня есть друзья во дворце, с которыми я поговорю о вас. Сегодня вечером, с наступлением ночи, будьте на этом место, если возможно будет ввести вас к императрице — вас введут»… Я не пренебрег этим свиданием; гораздо раньше ночи я был уже там, где поутру и встретил женщину, которую благодарил от глубины души и которую ждал нетерпеливо. Она, наконец, явилась. «Я успела, — сказала она. — Императрица вас примет. Следуйте за мной!» Я повиновался и следом за нею вошел во дворец через дверь, выходящую в сад. Я поднимался по лестнице, когда моя проводница скрылась к моему великому огорчению, потому что, весь охваченный моей радостью, я позабыл поблагодарить ее. Вдруг какой-то гигант-негр заменил ее и, взяв меня за руку, провел в великолепную комнату, сказав одно только слово «жди!» Остальное вам известно. Я ждал около часа, когда в этой стороне мне послышались шаги. Быть может, я виноват, но это было свыше моих сил, — я приподнял портьеру, увидел вас и… Вы спрашиваете, чего я прошу, на что я надеюсь? Мне нечего более надеяться… я получил все, что желал… я видел вас и могу сказать: «Великая государыня! Вам нужна собака, готовая за вас умереть, — вот она!»
Этот рассказ Феодора усилием воли заставила себя слушать спокойно. Но сколько же неожиданных, сладостных чувств вспыхнуло в ее душе, покуда молодой человек говорил. Этот юноша был ее сын… Родной сын!.. Ее кровь и плоть. И он был прекрасен!.. о, да, прекрасен!.. И он любил ее, как любил своего отца, на которого походил не только лицом, по даже голосом…
При звуке этого голоса Феодора снова стала двадцатилетней.
И он ничего не говорил… И ничего не скажет, что могло бы повредить ей. О, нет! Подобно своему отцу, он был умен.
У нее был сын! С сыном женщина, будь она хоть императрицей, не одна. У нее есть защитник… А если император не умрет?.. Но почему он должен умереть? Его жизнь вые опасности… он узнает…
Машинально она протянула руку сыну… и снова отняла ее…
Он все еще стоял на коленях.
— Садись, — сказала она ему.
Он медленно сел. Ясно, что движение матери не ускользнуло от него, и он все еще надеялся на что-то.
— Итак, — спросила она, — только в минуту смерти отец открыл тебе…
— Да, в минуту смерти!..
— В каких выражениях он передал вам эту тайну?
— Он говорил мне, что имел счастье любить вас и быть любимым вами… Тогда вы были дитем народа, как и он. Что вы ушли из своего семейства… но…
— Сами или по совету отца вы пришли ко мне?
— По совету моего отца и по своему желанию. У меня там не было никого больше, кого бы я любил…
— Что вы делали в Порпе?
— Отец был управителем богатого купца, я — секретарем.
— Давно вы жили в Сирии?
— Двадцать лет.
— Но у вашего отца была старая родственница… тетка?..
— Флавия. Да. Она воспитала меня и умерла девять лет назад…
— Она!.. И она никогда об этом не говорила вам?..
— Никогда. Когда я спрашивал о моем отечестве и моей матери, она говорила мне — то же самое говорил и мой отец — что я из Битинии и что мать моя умерла, родив меня.
Феодора хотела продолжать свои вопросы, когда постучались в дверь комнаты, в которой она говорила со своим сыном.
У императрицы все было заранее обусловлено, по стуку она узнала, кто стучался. Это был один из комнатных слуг императора, Бобрике, которому она поручала во всякое время и при всех обстоятельствах являться к ней с известием, требует ли ее муж или просто желает видеть.
— Войди, — крикнула она.
Бобрике вошел.
Император, по его словам, страдал сильнее, выйдя из своего беспамятства, и он произнес имя императрицы.
— Достаточно, — сказала Феодора. — Я следую за тобой, Бобрике.
И рассеянно обратившись к Иоанну, сказала:
— До свиданья!
Потом она быстро удалилась.
Юстиниан на самом деле страдал, но его болезнь не имела ничего опасного. Он просто обожрался.
Только перед рассветом Феодора вернулась в свои апартаменты. А ее сын? Она вошла в комнату, в которой она его оставила, по его там не было, она искала в других комнатах… нигде… никого!.. Вдруг какой-то бледный намек, какое-то сомнение оледенило ее ум…
Направясь к маленькой двери, скрытой в филенках, она спустилась на несколько ступеней и вошла в комнату Андрамитиса.
Он спал сном праведника. Она бросилась к нему.
— Этот юноша… араб, которого привели ко мне?..
Негр устремил на Феодору сонный взгляд.
