Александр Дюма - Королева Марго
— Ваше величество, во имя Бога! — говорил Ла Моль, пытаясь встать. — Если вас услышат, я пропал! Убийцы гнались за мной уже по лестнице. Я их слышу… вот они! Вот!
— На помощь! — кричала королева Наваррская вне себя. — На помощь!
— Ах! Вы убиваете меня! — с отчаянием сказал Ла Моль. — Умереть от звука такого чарующего голоса, умереть от такой прекрасной руки! О! Не думал я, что это может быть.
В ту же минуту дверь отворилась, и толпа людей, запыхавшихся, разъяренных, с лицами, испачканными порохом и кровью, со шпагами, аркебузами и алебардами, ворвалась в комнату. Во главе их — Коконнас, с рыжими всклоченными волосами, с неестественно расширенными глазами и кровавым рубцом во всю щеку, нанесенным шпагою Ла Моля, — в таком виде пьемонтец был просто страшен.
— Дьявольщина! Вот он, вот он! A-а, наконец-то попался! — кричал Коконнас.
Ла Моль попытался найти какое-нибудь оружие, но безуспешно. Он посмотрел на королеву и на лице ее заметил выражение глубокой жалости. Тогда он понял, что только она может его спасти, метнулся к королеве и обнял ее.
Коконнас выступил на три шага вперед и концом длинной шпаги нанес вторую рану в правое плечо своему врагу; несколько капель красной теплой крови оросили белые душистые простыни на постели королевы Наваррской.
Маргарита, увидев кровь и чувствуя содрогания прижавшегося к ней человека, бросилась вместе с ним в проход между кроватью и стеной. И вовремя; Ла Моль совершенно изнемог, он был не в состоянии сделать шага — ни для того, чтобы бежать, ни для того, чтобы защищаться. Он склонил голову на плечо молодой женщины, судорожно раздирая пальцами тонкий вышитый батист, облекавший, точно прозрачным газом, тело Маргариты.
— Мадам! Спасите! — пролепетал он замирающим голосом.
Больше он уже ничего не мог сказать. Взор его затуманился, будто подернутый предсмертной дымкой, голова бессильно запрокинулась назад, руки разжались, ноги подогнулись, и он упал на пол в лужу своей крови, увлекая за собой и королеву.
Коконнас, возбужденный криками, опьяненный запахом крови, ожесточенный горячей долгой травлей, протянул руку к королевскому алькову. Одно мгновение — и он пронзил бы сердце Ла Моля, а может быть, и сердце королевы.
При виде обнаженного клинка и еще больше — при виде этой невероятной наглости дочь французских королей выпрямилась во весь свой рост и вскрикнула, но в этом страшном крике было столько негодования и яростного гнева, что пьемонтец застыл на месте под властью ему неведомого чувства. Конечно, если б эта сцена продолжалась в составе тех же действующих лиц, то и его чувство растаяло бы так же быстро, как снег в апреле под лучами солнца.
Но дверь, скрытая в стене, вдруг распахнулась, и в комнату вбежал юноша лет семнадцати, бледный, с растрепанными волосами, одетый в черное.
— Сестра, не бойся, не бойся! Я здесь! Я здесь! — крикнул он.
— Франсуа! Франсуа! На помощь! — закричала Маргарита.
— Герцог Алансонский! — прошептал Ла Юрьер, опуская аркебузу.
— Дьявольщина! Брат короля! — пробурчал Коконнас, отступая.
Герцог Алансонский огляделся.
Маргарита с распущенными волосами, еще более красивая, чем обычно, стояла, прислонясь к стене, одна среди мужчин, в глазах которых светилась ярость, по лбу струился пот, а губы покрывала пена.
— Мерзавцы! — крикнул герцог.
— Спасите меня, брат! — проговорила Маргарита, теряя силы. — Они хотят меня убить.
Бледное лицо герцога вспыхнуло. С ним не было оружия, но, полагаясь на свое звание, он, судорожно сжав кулаки, стал наступать на Коконнаса и его товарищей, а они в страхе отступали перед его сверкавшими, как молнии, глазами.
— Может быть, вы убьете и брата короля? Ну-ка!
Они продолжали отступать.
— Эй, капитан моей охраны! — крикнул он. — Сюда! И перевешайте всех этих разбойников!
Испуганный гораздо больше видом этого безоружного юноши, чем целым отрядом рейтаров или ландскнехтов, Коконнас уже допятился до двери. Ла Юрьер с быстротой оленя умчался вниз по лестнице, а солдаты теснились и толкались в вестибюле, так как размеры двери не соответствовали их страстному желанию покинуть поскорее стены Лувра.
Маргарита инстинктивно набросила на молодого человека, лежавшего без чувств, свое камчатное одеяло и отошла прочь.
Когда последний убийца исчез за дверью, герцог Алансонский обернулся и, увидав, что вся одежда Маргариты в кровавых пятнах, воскликнул:
— Сестра, ты ранена?
Он кинулся к ней с такой тревогой, какая сделала бы честь его братской нежности, если бы в этом порыве не скрывалось чувство сильнее братского.
— Нет, не думаю, — ответила сестра, — а если и ранена, то легко.
— Но на тебе кровь, — говорил герцог, ощупывая дрожащими руками Маргариту, — откуда же она?
— Не знаю. Один из этих негодяев схватил меня — возможно, он был ранен.
— Схватить мою сестру! — воскликнул герцог. — О, если бы ты указала мне его, если бы ты сказала мне, какой он из себя, — лишь бы мне его найти!
— Тсс! — произнесла Маргарита.
— Почему? — спросил Франсуа.
— А потому, что если вас увидят в этой комнате и в такой час…
— Разве брат не может зайти к своей сестре?
Королева взглянула на герцога Алансонского таким твердым и грозным взглядом, что юноша отступил на несколько шагов.
— Да-да, Маргарита, ты права, лучше я пойду к себе. Но тебе нельзя оставаться одной в такую ночь. Хочешь, я позову Жийону?
— Нет, нет, не надо никого; ступай, Франсуа, ступай тем же путем, каким пришел.
Юный принц вышел. Едва за ним успела закрыться дверь, как в проходе за кроватью раздался вздох; Маргарита кинулась к потайной двери, заперла ее на засов, затем подбежала к входной двери и заперла ее в ту самую минуту, когда по другому концу коридора несся, как ураган, большой отряд стрелков, преследуя гугенотов, живших в Лувре.
Королева внимательно огляделась и, убедившись, что она действительно одна, вернулась к проходу за своей кроватью, положила на место камчатное одеяло, скрывшее Ла Моля от глаз герцога Алансонского, с трудом вытащила бессильное тело на середину комнаты; заметив, что бедняга еще дышит, она присела на пол, положила голову молодого человека себе на колени и плеснула ему водой в лицо, чтобы привести в чувство.
Вода смыла с раненого пыль, пороховую копоть и кровь, и Маргарита узнала в нем того красивого дворянина, который, полный жизни и надежд, три или четыре часа назад явился к ней просить ее посредничества перед королем Наваррским и расстался с ней, ослепленный ее красотой, да и на нее произвел большое впечатление.
