Эдвард Бульвер-Литтон - Последние дни Помпей
— А я что говорил! — воскликнул Нигер с торжеством. — Благородный Клодий меня знает. Считай, что ты уже мертв, мой милый Спор.
Клодий вынул навощенную табличку.
— Ставлю десять тысяч сестерциев. Что скажешь?
— Принимаю, — сказал Главк. — Но кто еще здесь есть? Я раньше никогда не видел этого героя. — И он посмотрел на Лидона, чьи руки были тоньше, чему его товарища, а в лице сохранилось изящество и даже благородство, которое его профессия еще не успела стереть.
— Это Лидон, новичок. До сих пор он тренировался только деревянным мечом, — ответил Нигер снисходительно. — Но в жилах у него настоящая кровь — он вызвал Тетраида.
— Нет, Тетраид меня, — поправил Лидон. — А я принял вызов.
— Чем же вы будете сражаться? — спросил Лепид. — На твоем месте, мой мальчик, я не спешил бы сразиться с Тетраидом.
Лидон презрительно улыбнулся.
— Он свободный или раб? — спросил Клодий.
— Свободный. Мы все здесь свободные граждане, — ответил Нигер.
— Дай-ка руку, мой милый Лидон, — сказал Лепид с видом знатока.
Гладиатор, бросив на своих товарищей многозначительный взгляд, протянул руку, которая хоть и была потоньше, чем у других, но с такими твердыми мускулами и такой красивой формы, что все три гостя издали восторженное восклицание.
— Ну, приятель, каким же оружием вы сражаетесь? — спросил Клодий, держа табличку наготове.
— Сперва будем драться на цестах, а потом, если оба останемся живы, на мечах, — сказал Тетраид угрюмо, бросив на Лидона завистливый взгляд.
— На цестах! — воскликнул Главк. — Ты совершаешь ошибку, Лидон: бой на цестах — греческий обычай, я его хорошо знаю, и тебе надо бы сначала обрасти мясом, ты слишком худ. Откажись от цестов.
— Не могу, — отвечал Лидон.
— Но почему?
— Я же сказал — он меня вызвал.
— Но он не станет непременно требовать цестов.
— Моя честь этого требует! — гордо возразил Лидон.
— Ставлю на Тетраида два против одного на цестах, — сказал Клодий. — Принимаешь, Лепид? И один против одного на мечах.
— Если ты даже предложишь три против одного, я все равно не соглашусь, — сказал Лепид. — Лидон умрет прежде, чем дело дойдет до мечей. Нет уж, благодарю.
— А ты что скажешь, Главк? — спросил Клодий.
— Принимаю — три против одного.
— Тридцать тысяч сестерциев против десяти?
— Идет.
Клодий записал ставки на табличке.
— Прости меня, мой благородный покровитель, — сказал тихо Лидон Главку, — но как ты думаешь, сколько получит победитель?
— Сколько? Ну, вероятно, семь тысяч сестерциев.
— Ты уверен, что не меньше?
— Уверен. Но что я слышу? Грек на твоем месте думал бы о славе, а не о деньгах. О италийцы! Вы всегда и всюду остаетесь италийцами!
На смуглых щеках гладиатора показался румянец.
— Ты несправедлив ко мне, благородный Главк. Я думаю и о славе, но, если б не деньги, я никогда не стал бы гладиатором.
— Презренный! Да падешь ты на арене! Жадному не бывать героем.
— Я не жадный, — сказал Лидон гордо и отошел.
— Но я не вижу Бурдона. Где же он? Мне нужно с ним поговорить! — воскликнул Клодий.
— Он там, — сказал Нигер, указывая на дверь в конце комнаты.
— А Стратоника, наша храбрая старуха, где она? — спросил Лепид.
— Была здесь за минуту перед тем, как вы пришли. Но она услышала какой-то шум и побежала туда. Клянусь Поллуксом, сдается мне, старик Бурдон ухватил в задней комнате какую-то девчонку. Я слышал, как она плакала.
— Ха! Вот это здорово! — воскликнул Лепид со смехом.
В этот миг громкий крик боли и страха заставил всех вздрогнуть.
— Пощадите, пощадите, я еще маленькая, я слепая! Неужели вам мало?
— О Паллада! Мне знаком ее голос — это моя бедная цветочница! — воскликнул Главк и бросился на крик.
Он распахнул дверь и увидел, что Нидия извивается в руках разъяренной старухи; веревка, уже окровавленная, вновь была занесена и вдруг повисла в воздухе.
— Фурия! — сказал Главк и вырвал Нидию из рук Стратоыики. — Как ты смеешь бить эту девушку, ведь она еще ребенок! Нидия, бедное дитя!
— Ах, это ты, Главк? — воскликнула девушка с радостью; слезы сразу высохли на ее щеках; она улыбнулась, прильнула к его груди и поцеловала егоодежды.
— А как смеешь ты, дерзкий незнакомец, становиться между свободной женщиной и ее рабыней? Клянусь богами, несмотря на твою богатую тунику иблаговония, которыми от тебя пахнет, я сомневаюсь даже, римский ли ты гражданин, мой милый!
— Хорошо сказано, хозяюшка, хорошо сказано! — заметил насмешливо Клодий, входя вместе с Лепидом. — Это мой друг и названый брат. Его надо защитить от твоего языка, камни так и сыплются у тебя изо рта.
— Отдай мою рабыню! — заорала сварливая старуха, толкнув грека в грудь могучей рукой.
— Ни за что, даже если все твои сестры фурии слетятся к тебе на помощь, — сказал Главк. — Не бойся, милая Нидия, афиняне никого еще не покидали в беде!
— Эй! — сказал Бурдон, неохотно вставая. — Что за шум из-за какой-то рабыни? Оставь, жена, ради него можно простить дерзкую девчонку.
Говоря это, он отвел или, вернее, оттолкнул свою свирепую супругу в сторону.
— Мне кажется, когда мы вошли, здесь был еще один человек, — сказал Клодий.
— Он ушел.
Жрец Исиды воспользовался благоприятным случаем, чтобы вовремя исчезнуть.
— Это один мой приятель: мы с ним часто выпиваем вместе, он тихий и не любит шума, — сказал Бурдон небрежно. — Ступай же, дитя, ты порвешь тунику господина, если будешь так за него цепляться, ступай, я тебя прощаю.
— О, не покидай меня! — воскликнула Нидия, еще крепче прижимаясь к афинянину.
Тронутый ее горькой судьбой, ее мольбами, ее милой прелестью, грек опустился на одну из грубых скамей. Он целовал Нидию, осушая слезы на ее щеках, шептал ей тысячи утешений, какими успокаивают ребенка. И так красив он был в своем милосердии, что даже злобное сердце Стратоники смягчилось. Его присутствие, казалось, осветило это скверное и грязное логово. Молодой, красивый, блестящий, рядом с девушкой он был как бы символом: счастливец, которого земля одарила всеми благами, утешает обездоленную.
— Кто бы мог подумать, что наша слепая девчонка удостоится такой чести! — сказала старуха, утирая со лба пот.
Главк повернулся к Бурдону.
— Добрый человек, — сказал он, — это твоя рабыня. Она хорошо поет и умеет ухаживать за цветами. Я хочу подарить ее одной даме. Продай ее мне.
При этих словах он почувствовал, как бедная девушка затрепетала от радости. Она вскочила, откинула с лица растрепанные волосы и огляделась, как будто — увы! — и в самом деле могла видеть.
