Лев Альтмарк - Точка опоры — точка невозврата
Да, странные нравы у наших предков, отмечаю про себя, хотя, может, они и в чём и правы, эти наши библейские праотцы.
— А где сейчас этот Урия? — интересуюсь на всякий случай.
— Откуда нам знать? Мы простые стражники. Нам сказали охранять дорогу, ведущую в город, вот мы и охраняем с утра до вечера…
— А большой этот ваш город Ир-Давид?
— Конечно, большой. Правда, люди говорят, что Хеврон, что на юге, откуда родом наш царь, побольше, зато ни у кого нет такой крепости, как у нас. Никакому врагу её не взять…
Темница, к которой меня привели, оказалась на самом деле ямой в каменном полу, накрытой тяжёлой деревянной решёткой, за которую почти не проникает свет. Помещение с ямой-темницей совсем невзрачное, и никакой охраны внутри его нет.
— А если узники разбегутся? — смеюсь я.
— Попробуй, — отвечает старший и жестом приказывает своим подчинённым поднять решётку.
Я заглядываю в яму, но там ничего не видно, лишь в лицо дышит какой-то кислятиной и терпким запашком солдатского сортира.
— Сейчас мы тебя спустим туда, только мои солдаты верёвку принесут.
— Руки развяжи…
— Зачем? — удивляется старший. — Ты что, ими что-то делать собрался? И так посидишь…
Наконец, его доблестные оборванцы притащили толстую растрёпанную верёвку, быстро обвязали меня поперёк туловища и подтолкнули к яме. Ещё мгновение, и я уже плыву во влажной вонючей темноте.
Кажется, я пролетел метра два или три, пока мои ноги не ткнулись в мягко спружинившую прелую солому. Я поднимаю голову, но кроме светлого пятна с наползающей на него решёткой ничего различить нельзя. Что-то зашуршало сверху, и я понял, что это сбросили верёвку, на которой меня спускали.
— Эй, — кричу я, — как меня поднимать будете?
— А кто тебя поднимать собирается? — доносится хриплый негромкий голос, но не сверху, а откуда-то сбоку, из темноты.
— Как это — никто не собирается? — машинально спрашиваю я.
— Отсюда никого не поднимают. Все здесь до самой смерти остаются…
— Кто ты? — Я пытаюсь разглядеть говорившего, но глаза ещё не привыкли к темноте, и я ничего не могу различить.
— Я? — снова доносится голос. — Человек, попавший сюда по ошибке.
— А я вообще ни за что, — признаюсь я. — Просто попал на глаза этим дуракам-стражникам на дороге…
Ответа я не услышал, лишь тяжёлое дыхание, потом еле слышное бормотание. Я прислушался и догадался, что человек принялся молиться. Когда он закончил, я уже размотал верёвку, стягивающую мои руки, и начал потихоньку различать в полумраке небольшое помещение темницы, заваленное какими-то бесформенными тюками, а в углу скорчившегося человека. Даже в темноте видно, что он в лохмотьях, оставшихся от белой рубахи, каковых ни на ком из здешней публики я ещё не видел. Все тут, в основном, одеты в какие-то серые грубые балахоны, подпоясанные верёвками или ремешками.
— Слушай, приятель, — зову я молившегося, — твоё имя, случайно, не Иехизкиель?
— Да, это моё имя. Откуда вы меня знаете?
— Долгая история. — Я подбираюсь к нему поближе, и под моей ногой что-то хрустит.
— Осторожней! — забеспокоился Иехизкиель. — Вы наступили на мертвеца!
— На какого мертвеца?!
— Здесь их много. — И мой подопечный делает широкий жест рукой. — Все, кто сюда попадает, умирают голодной смертью. Я сижу уже третий день, и мне ни разу не спускали ни еду, ни воду…
— Вот нелюди! — сплёвываю я и, кажется, попадаю на покойника. — Но ничего, мы отсюда выберемся.
— Кто вы? — Иехизкиель боязливо отодвигается подальше в угол.
— Я из двадцать первого века. Так же, как и ты. А сюда прибыл, чтобы тебя вытащить.
— Разве такое возможно?
— Если возможно попасть сюда, то почему бы нельзя и наоборот?
Слово за словом рассказываю ему историю своих взаимоотношений с Шаулем Кимхи, и он мне, кажется, верит. Но всё равно ведёт себя очень настороженно, и когда я протягиваю ему руку, отодвигается подальше.
— В чём дело, Иехизкиель? — недоумеваю я. — У нас с тобой нет никаких препятствий для того, чтобы выбраться отсюда. Нужно только это захотеть, и мы в то же мгновение перенесёмся в наше время… Все эти покойники, — я киваю в сторону тюков, которые на самом деле оказались полуразложившимися мертвецами, — нам не помешают. И никто не помешает, даже хвалёный царь Давид…
— Не смейте так про него говорить! — возмущается юноша. — Это великий наш герой, отец царя Соломона, который построит Храм!
— Между прочим, ты прибыл сюда, чтобы уберечь его от греха и не допустить гибели по его милости Урии-Хэттянина. Тогда бы ему не досталась Бат-Шева, мать Соломона. Кто бы тогда строил Храм?
— Вы, светский человек, и об этом знаете?.. А я вам скажу вот что… — Даже в темноте я замечаю, как загорелись его глаза. — Именно из-за этого греха Давиду не было позволено Всевышним построить Храм! Может быть, история евреев пошла по совсем другому пути, если бы он не погубил Урию! Сам бы Храм и построил, вот…
— И ты решил взять историю в свои руки? — Мне уже изрядно надоело препираться с ним в вопросах, в которых я, честно признаться, не сильно искушён. — Не много ли на себя берёшь? Или, — тут я попробовал применить запрещённый приём, — где-то в священных книгах мудрецы обсуждали эту проблему? А ведь они знали Тору и книгу… как её… Невиим куда поглубже, чем ты…
Мои последние слова повергли бедного фанатичного Иехизкиеля в глубокие раздумья.
— Ну, я не знаю, — спустя некоторое время бормочет он, — ни в чём я не уверен… Я очень хотел сделать что-то хорошее, пообщаться с царём Давидом и с людьми, о которых с самого детства знал по школе, иешиве…
— Ну и как, пообщался? Встретил своих старых знакомых в этой яме? И вообще, сколько времени ты уже общаешься с этой жуткой публикой? Ведь ты уже четыре месяца здесь!
Иехизкиель подсел ко мне поближе и стал рассказывать:
— Когда я попал сюда, меня подобрали какие-то люди, которые разговаривали на непонятном мне языке. А ведь я учил даже арамейский, но это был не арамейский язык. Наверное, какой-то мёртвый язык, который не сохранился даже в письменных источниках… Сколько времени я провёл с ними? Не помню — месяц или больше. Похоже, это были обыкновенные разбойники, которые грабили караваны и простых людей, что попадались им на дорогах. Кто я и откуда, их совершенно не интересовало, потому что и между собой они не особенно общались. Первое время мне было всё вокруг любопытно — и люди, и новые места, потому что я знал, что это страна Израиля, но совсем не та, которую рисовал в своём воображении, изучая священные книги… Я уже и стычки с кровью и смертью видел, и других пленников, которых, как и меня, они захватывали, чтобы продать или обменять на пищу или оружие. Короче, вместо того, чтобы попасть во дворец царя, я попал в самое настоящее рабство и должен был ухаживать за скотиной и конями этих разбойников. Прислуживать им, когда они ели, оберегать их покой по ночам… А потом их всех однажды перебили, и я в качестве военной добычи попал к солдатам военноначальника царя Давида Йоава. Уж, его-то имя мне было хорошо знакомо по книге Шмуэля. Моя необычная одежда и моё поведение привлекли его внимание, и Йоав захотел пообщаться со мной. Когда же выяснилось, что мы с ним разговариваем на одном языке, и я рассказал ему вдобавок то, что знаю о царях и героях Израиля, он приблизил меня к себе…
