"Орлы Наполеона" - Домовец Александр

Мсье Триаль занялся осмотром трупа. Мартен увёл хозяйку дома в соседнюю комнату и занялся составлением протокола. Пифо, подойдя к постели, склонился над телом, словно хотел его как следует изучить.

— Удивительно, — сказал он вдруг себе под нос, однако Сергей расслышал.

— Что же вас удивило? — спросил он.

— Да вот этот кинжал…

Пифо указал на клинок, торчащий в груди Звездилова.

— Чем именно?

— А вы посмотрите на рукоять.

Сергей вгляделся в рукоять. Действительно… На плоской деревянной ручке стояло клеймо с изображением орла, распростёршего крылья. Да ведь это имперский знак — орёл Наполеона! Кинжал, получается, в некотором роде фирменный. А может, даже исторический…

— Интересные тут у вас орудия преступления, — удивлённо сказал Сергей полицейскому, но тот отмахнулся.

— Уж какие есть… Тут другое интересно.

— Что же?

Пифо сдвинул фуражку на лоб и звучно почесал черноволосый затылок.

— Как сказать… Я, кажется, когда-то этот кинжал видел. Вот ей-богу! Ну, или точь-в-точь такой же.

Вот так штука!

— Когда? Где? У кого и при каких обстоятельствах? — быстро спросил Сергей.

Пифо пожал плечами.

— Не помню, мсье, хоть убей. Наверно, давно это было, и по случаю.

— Ты вспомни, голубчик, вспомни, — ворчливо сказал Мартен, появившийся из соседней комнаты. — А мы, глядишь, через кинжал найдём убийцу. Считай, дело раскроем. И выйдет нам от начальства благодарность. Хочешь благодарность от начальства?

— Хочу, мсье Мартен. Особенно если деньгами.

— Вот и вспоминай… Что там у вас, мсье Триаль?

Врач, вытирая тряпкой испачканные кровью руки, подошёл к сержанту.

— Всё совершенно очевидно, — заявил он. — Убийство совершенно под утро, часов шесть-семь назад. Удар сильный, умелый. Я бы сказал, профессиональный. И без вскрытия ясно, что сердце пробито насквозь, с одного раза. Покойник даже не проснулся — видите, какое спокойное лицо… Можно уносить.

Присев к столу, Мартен быстро набросал записку мэру Сен-Робера с просьбой найти повозку, двух человек в помощь и какой-нибудь ледник или погреб для сохранения тела. Записка была вручена Пифо с наказом без повозки и всего остального не возвращаться.

— Мы вам ещё нужны? — спросил Сергей. Откровенно говоря, находиться в компании с убитым Звездиловым было ему неприятно.

Сержант задумался.

— Да, в общем, нет, — решил он. — Опознание провели, осмотр тела тоже, а протокол можно и потом подписать. Езжайте домой и доктора забирайте, только мне шарабан пришлите обратно. Я тут пока вещи покойника осмотрю и вообще… А Пифо и вовсе на денёк задержится. Может, на два.

— Почему? — спросил любопытный Фалалеев.

— Так он родом из Сен-Робера, — объяснил Мартен. — Женился на девушке из нашей деревни, вот к нам и перебрался. А так-то он тут свой. Пусть походит, осмотрится, со знакомыми поговорит, с родственниками. Он мужик с головой, да и глазастый. Может, какую-то зацепку найдёт. Может, вспомнит, где этот кинжал видел…

— Логично, — оценил Сергей. — Ну, не будем вам мешать.

Сержант занялся осмотром вещей Звездилова, на которые указала мадам Прежан. Сергей с Фалалеевым направились к выходу. Однако в дверях их остановил возглас Мартена:

— Мсье Белозёров!

Оглянувшись, Сергей увидел сержанта, склонившегося над раскрытым тёмно-коричневым саквояжем Звездилова. На глазах Белозёрова Мартен извлёк из недр сумки револьвер. Взвесил на ладони. Искоса посмотрел на опешившего Сергея.

— У вас в России все художники ходят с оружием? — спросил с интересом.

В гостиницу вернулись к полудню. Отобедав, Сергей собрал всех своих в номере и рассказал про опознание. Фалалеев, оседлавший стул, дополнял рассказ деталями.

Выслушав Сергея, Долгов хватил кулаком по столу и в сердцах обронил:

— Вот не было печали…

— Ты о чём? — поинтересовался Фалалеев.

— Да всё о том же! Убит не абы кто — подданный Российской империи. Значит, тело придётся отправлять домой. Это дело муторное и хлопотливое. Надо телеграфировать в посольство.

— Да и мне в министерство тоже, — заметил Марешаль. — Убийство иностранного гражданина на территории Франции — происшествие чрезвычайное. Будем соболезновать и извиняться.

— Не о том говорите, господа, — сердито сказал Сергей, поднимаясь. — Соболезнования, извинения, доставка тела — это всё, конечно, важно. Однако второстепенно. Надо понять главное: зачем Звездилов здесь появился, почему в одно время со мной и, наконец, кому и за каким чёртом понадобилось его убивать. Нелепый был человек, бездарный, но, в общем, безобидный, царство ему небесное…

— Ну, насчёт безобидного я бы поспорил, — задумчиво произнёс Марешаль, разглаживая мизинцем аккуратные усики. — Безобидные с револьверами в саквояже не разъезжают.

— Да, револьвер… Опять же, какого чёрта?

Сергей энергично прошёлся по номеру (Фалалеев опасливо убрал ноги). Неожиданно вспомнилась последняя встреча со Звездиловым в Академии. Отказ устроить его выставку. Тяжёлый разговор. Ненависть в глазах живописца-неудачника… да, ненависть. Яростное пожелание провала его, Белозёрова, парижскому вернисажу. Это с одной стороны.

С другой, — Звездилов поехал вслед за Белозёровым во французскую глушь и скрытно поселился поблизости. Был при этом вооружён. Здесь же нашёл внезапную смерть. При этом, разумеется, никому не мешал, — да и кому в этом медвежьем углу мог помешать только что появившийся иностранец… Или всё-таки мешал? Но кому?

Сергея охватило дедуктивное вдохновение, не раз помогавшее разобраться в запутанных ситуациях.

И разгадка, несложная, впрочем, сразу пришла сама собой. Ситуация стала ясна, хотя и не до конца.

Сергей коротко рассказал Долгову и Марешалю о конфликте со Звездиловым, о завистливой ненависти, которую живописец-неудачник питал к нему.

— И сюда он приехал, чтобы свести счёты со мной, — закончил убеждённо. — Больше ему тут делать было нечего.

Сотоварищи некоторое время молчали, обдумывая сказанное. Затем Долгов откашлялся.

— Звучит, я извиняюсь, дико, — сказал задумчиво. — Желание убить из-за творческой ненависти? Не из-за денег, не из-за женщины, а вот так, — ты рисуешь лучше, а я хуже? Как-то, знаете ли, трудно поверить…

— А я верю, — энергично произнёс Марешаль. — Ты, Борис, просто далёк от богемного мира. Там такие страсти кипят, — Отелло не снились. Серж прав. Конечно, этот Звездилов хотел его убить. Ну, представь: ты всю жизнь рисуешь, считаешь себя гением. А президент академии художеств Белозёров в глаза объявляет тебя бездарностью. При этом сам Белозёров знаменит, успешен, купается в заказах. А ты страдаешь без признания… Даже боюсь представить, что в голове у Звездилова после того разговора творилось. Гнев, зависть, ненависть… — Марешаля аж передёрнуло. — Рехнулся он, вот и всё. И в конце концов решил посчитаться с обидчиком. По-моему, всё логично.

— Ну, допустим, — нетерпеливо сказал Долгов. — Но почему именно во Франции, а не дома, в России?

— Тоже мне загадка, — неожиданно подал голос Фалалеев. — Махнул в Париж, чтобы увидеть, как выставка провалится. Мол, не примут французы русскую живопись ни за какие коврижки. (Сергей вспомнил собственные опасения и кивнул.) После провала, само собой, мечтал позлорадствовать, поиздеваться над Сергеем Васильевичем. На том бы и успокоился. А выставка, глянь, пошла "на ура". Опять Белозёров на коне! Тут его, болезного, окончательно и переклинило. Из газет узнал о нашем отъезде в провинцию, да и кинулся следом. А револьвер купить не проблема. В Париже на каждом углу оружейные лавки, так?

— Это да, но…

— Никаких "но". Устроился под боком, в соседней деревушке, нанял лошадь и оттуда прискакал, чтобы подстеречь Сергея Васильевича.

Сергей с уважением посмотрел на помощника. Ай да Фалалеев! Не самая сложная дедукция, но дедукция.

Долгов поднял руки вверх.

— Убедили, сдаюсь. Всё сходится. — Искоса глянул на Сергея. — Знать бы ещё, кто убил Звездилова.