Белая роза - Маке Огюст
Герцогиня стремилась сблизить Ричарда с дворянством и повысить его популярность среди военных. По этой причине она постоянно устраивала во Фландрии различные праздники, во время которых юный принц находил возможность поговорить о Кэтрин с английскими или шотландскими вельможами. Все отзывались о ней, как об одной из самых богатых и красивых представительниц королевского дома, а некоторые даже называли ее самым совершенным созданием христианского мира. Ее отец, граф де Хантли, был одним из наиболее могущественных вассалов шотландского королевского дома. И не раз Ричард, бледнея от страданий, слышал, что Яков IV нежно любит Кэтрин, правда, разумеется, как сестру. Но дело может кончиться тем, что он полюбит ее как жену, и тогда этот брак, несомненно, будет заключен, если только высшие государственные интересы не вынудят короля заключить брачный союз с представительницей другого королевского дома. После таких слов на Ричарда нападала дрожь. Он пытался по глазам и выражению лица герцогини понять ее отношение к этим слухам, и его всегда удивляло, до какой степени строгим, почти жестоким, при этом становился ее взгляд. Всякий раз, когда он пытался завести с ней разговор о Кэтрин, Маргарита делала вид, что она не понимает его или не желает понять. Ричарда же при герцогине всегда охватывало смущение, и он ни разу не осмелился настоять на продолжении разговора. Так что этот секрет он был вынужден спрятать на самом дне своего сердца.
С чем были связаны эти странные приступы бесчувственности у Маргариты? Не хотелось верить, что она холодна и равнодушна, но и не видеть этого тоже было невозможно. Особенно странно было то, что на людях она демонстрировала противоположные качества и часто бывала великодушной и даже нежной. Ричарду казалось, что суровая вдова Карла Смелого не могла допустить, чтобы лишенный трона принц позволял себе легкомысленные мечты о счастье и радостях любви до того, как вернет себе имя и корону. Возможно, этим объяснялось ледяное неприятие его теткой всяких проявлений пустых нежностей, и, возможно, поэтому она так хмурила лоб, когда Ричард дрожащим голосом произносил имя Кэтрин.
— А что если, — размышлял он, — по мнению Маргариты Йоркской, эта благородная девица не достойна любви сына Эдуарда, которому судьба уготовила занять трон? А что если честолюбивая герцогиня в какой-нибудь стране уже нашла мне жену королевских кровей?
И он в отчаянии дал себе клятву забыть о своем горе и, не жалея сил, трудиться во имя победы. В целом Ричард считал своим долгом выполнять любые пожелания Маргариты, но кроме одного: выбирать себе племянницу без согласия племянника.
— Когда я стану королем, — размышлял принц, — когда я возвращу тетке ее положение и владения в Англии, когда она не сможет обвинить меня в неблагодарности, потому что мои благодеяния превысят самые смелые ее мечты, единственное, что я попрошу у нее взамен, это право свободно любить Кэтрин и быть достойным ее любви.
Еще одним поводом для страданий стала для Ричарда любовь к его настоящей матери и невыносимое желание увидеться с ней. Он знал, что после признаний Брекенбери мать постоянно зовет и ищет его, и от этого он испытывал постоянную боль. Ему казалось, будто острые шипы впиваются в его сердце, истосковавшееся по материнской любви. Он видел, что тетка поддерживает и защищает его, но он не чувствовал ее любви. И поэтому единственной и неустанной его заботой стало желание найти Елизавету, вдову короля Эдуарда, броситься к ее ногам, добиться, чтобы она узнала его и своим материнским сердцем признала в нем сына еще до того, как народ и солдаты признают его королем. Больше всего молодому принцу хотелось, не дожидаясь формального разрешения тетки (а герцогиня сама определяла, чем ему заниматься и на что тратить время), перед поездкой в Шотландию тайно посетить Лондон. Презирая опасность, он бы, переодетый, проник во дворец Генриха VII и потребовал, чтобы его сестра, королева, устроила ему свидание с матерью.
— Разве сможет отринуть меня мой народ, — возбужденно говорил он, — если меня признают моя мать и моя сестра?
Ричард с горечью вспоминал, как герцогиня Бургундская отреагировала на его план одной лишь презрительной улыбкой. Всего лишь пожав плечами, она охладила пыл нежного сына и пресекла порывы его благородного сердца. Бедному принцу осталось лишь недоумевать, как в одной и той же душе могли уживаться абсолютная преданность интересам семьи и презрение к любым чувствам, навеянным той же самой семьей. Однако он подчинился воле герцогини и отправился в Шотландию, довольный уже тем, что, по крайней мере, повстречается с одним из двух объектов своих горячих чувств, заставляющих трепетать его сердце.
А еще у Ричарда появились неуверенность и сомнения, ставшие постоянными спутниками его жизни. Новая дорога пролегла перед ним, но где-то в глубине прежней жизни остался короткий отрезок жизненного пути, который когда-то отсек кинжалом его дядя, Ричард III. Теперь ему оставалось только гадать, как все происходило на самом деле, и пытаться понять, не выжил ли он в результате чьих-то комбинаций. Вместо того чтобы прикончить его, убийца сохранил ему жизнь. Затем жертва выздоровела, вместо того, чтобы умереть. Получается, что в своей тюрьме на берегу озера он был не сумасшедшим, а выздоравливающим. То, что его охранники называли снами, на самом деле было воспоминаниями. То, что его насильно заставили забыть английский язык и всю прежнюю жизнь, оказалось ложью во спасение, благим делом неизвестных преданных друзей. И не пытался ли старик, охранявший принца в неволе, спасти его от ищеек Ричарда Ш? Возможно, и Уорбеку его передали, чтобы тот продолжил эту спасительную миссию. Уорбек назвал его своим сыном, чтобы отвести подозрения Генриха VII, столь же опасного для отпрыска Йорков, сколь опасен для него был кинжал в Лондонском Тауэре. Так объяснял Ричард свое прошлое, благословляя своих спасителей и дожидаясь часа, когда он сможет достойно их отблагодарить. Одно лишь воспоминание омрачало его блаженство и бросало тень на будущее величие, а именно — ужасная смерть бедной саксонской женщины, которая протянула ему руки, полагая, что он ее сын, а потом вместе с последним вздохом прокляла его.
Он вспоминал также Фриона, другого своего благодетеля, которому всего лишь было поручено обучить нужным вещам претендента на английский престол, а он в итоге убедил юного Перкина, что тот действительно является Ричардом Йоркским. Он испытывал огромную признательность Фриону, но не потому, что бывший секретарь Генриха VII раскрыл секрет его происхождения, а за то, что Фрион был предан принцу душой и телом, восхищался им, но успел лишь в общих чертах подготовить его к великой миссии. Таинственное похищение Фриона стало настоящей бедой для его молодого питомца. Исчезновение наставника оставило незаживающую рану в его прошлом и породило зияющую пустоту в текущей и будущей жизни. Юноше постоянно недоставало этого прозорливого и бесстрашного советчика. Тем не менее, Ричард продолжал надеяться, что когда-нибудь они встретятся вновь. Он даже поклялся отыскать Фриона и сделать так, чтобы тот забыл о постигших его несчастьях. Непреодолимым препятствием для их встречи мог оказаться лишь сам Генрих VII. Этот хорошо известный своей прозорливостью монарх, желая пресечь очередной заговор своих врагов, вполне уже мог лишить жизни бывшего секретаря.
Итак, подведены первые итоги. Перкин забыт. Ричард ищет свою мать. Он вспоминает Фриона. Он хочет увидеться с Кэтрин. Он уверенно движется к трону.
В те годы, о которых идет речь, Ирландия давно уже была краем нищеты. Такова участь этой страны, ниспосланная ей немилосердным Провидением, тем самым Провидением, которое наделило Шотландию поэтическими талантами, а Англию — мощной промышленностью. В общем, с ирландцами судьба обошлась несправедливо, а ведь этот народ, как ни один другой, заслуживает счастья и покоя. Какой ни возьми народ с его национальным характером, из тех, что по воле Создателя разбросаны по всей земле, ни один из них не сравнится с ирландским, когда дело доходит до воплощения извечной мечты, которую люди называют счастьем.
