Александр Дюма - Графиня де Шарни. Том 2
А в это время у ворот дворца произошло событие, не лишенное далее некоторой поэтичности.
Несколько служанок королевы, оставивших Тюильри после бегства своей госпожи, поскольку они думали, что она навсегда покинула их, теперь захотели вернуться во дворец, чтобы встретить ее там.
— Прочь! — кричали им часовые, наставив штыки.
— Рабыни Австриячки! — орали рыночные торговки и грозили кулаками.
И тогда сестра г-жи Кампан, не обращая внимания на угрозы торговок, пошла вперед на штыки часовых.
— Послушайте! — крикнула она. — Я с пятнадцатилетнего возраста нахожусь при королеве, она дала мне приданое и выдала замуж, Я служила ей, когда она была могущественна, так неужели я должна бросить ее, когда она несчастна?
— Она права! — закричал народ. — Солдаты, пропустите их!
После этого приказа, отданного повелителем, с которым не спорят, ряды разомкнулись, и женщины прошли во дворец.
Через минуту королева увидела, как они со второго этажа машут ей платочками.
А карета продолжала катиться, разрезая людское море и поднимая тучи пыли, словно дрейфующий корабль, который разрезает волны океана, окутанный брызгами пены; это сравнение тем более точно, что никогда еще терпящим кораблекрушение не грозило столь разъяренное и бурное море, как то, что готовилось поглотить несчастное королевское семейство, с нетерпением ожидавшее, когда же оно достигнет дворца Тюильри, который мнился ему спасительным берегом.
Наконец карета остановилась перед лестницей большой террасы.
— Господа! — снова обратилась королева, но на сей раз к Петиону и Барнаву. — Гвардейцы! Наши гвардейцы!
— Вы не хотите никого из этих господ поручить особым моим заботам? поинтересовался Барнав.
Королева пристально взглянула на него и ответила:
— Никого.
Мария Антуанетта настояла, чтобы король и дети вышли первыми.
Последующие десять минут были — тут мы не исключаем даже минуты, когда она поднималась на эшафот, — без сомнения, самыми страшными в ее жизни.
Она боялась не того, что ее убьют — смерть это пустое, — но что ее отдадут народу как игрушку или заключат в тюрьму, откуда она сможет выйти только после позорного суда.
И когда она ступила на подножку, защищенная железным сводом, который по приказу Барнава образовали над ее головой стволы и штыки ружей национальных гвардейцев, у нее на миг помутилось в глазах, и она подумала, что сейчас упадет.
Но перед тем, как веки у нее сомкнулись, она бросила последний испуганный всеохватывающий взгляд, и ей почудилось, что напротив стоит тот страшный человек, который в замке Таверне таинственным образом приподнял перед ней завесу будущего, которого она встретила еще раз, когда шестого октября уезжала из Версаля, который являлся перед ней либо для того, чтобы предсказать величайшие катастрофы, либо тогда, когда такая катастрофа свершалась.
Она еще медлила закрыть глаза, но, убедившись, что зрение ее не обманывает, тут же сомкнула веки; она, столь сильная, когда дело касалось действительности, вскрикнула и безвольно, беспомощно сдалась перед этим мрачным видением.
Ей показалось, что земля плывет у нее под ногами, что вокруг стремительно завертелись толпа, деревья, раскаленное небо, недвижный дворец; сильные руки подхватили ее и повлекли сквозь вопли, рев, проклятия. Ей смутно слышались голоса телохранителей, которые что-то кричали, притягивая к себе ярость народа в надежде отвлечь его внимание от королевы. Мария Антуанетта на миг приоткрыла глаза и увидела этих обреченных: они стояли на козлах. Шарни, бледный и, как всегда, прекрасный, с мученическим светом во взоре и презрительной улыбкой на устах, сражался один с десятью. С Шарни она перевела взгляд на того, кто влек ее сквозь этот безмерный водоворот; она с ужасом узнала таинственного человека, которого встречала в Таверне и в Севре.
— Вы! Вы! — вскрикнула королева, пытаясь вырваться из его железных рук.
— Да, я, — шепнул он ей на ухо. — Ты еще нужна мне, чтобы окончательно столкнуть монархию в бездну, и потому я спасаю тебя.
На сей раз силы оставили королеву, она вскрикнула и лишилась чувств.
А толпа в это время пыталась разорвать в клочья гг. де Шарни, де Мальдена и де Валори, а другая ее часть торжественно несла на руках Друэ и Бийо.
Глава 10. ЧАША
Когда королева пришла в себя, она была в своей спальне в Тюильри.
Около нее находились г-жи де Мизери и Кампан, ее любимые камеристки.
Первым делом королева спросила, где дофин.
Дофин лежал в постели у себя в спальне под надзором воспитательницы г-жи де Турзель и горничной г-жи Брюнье.
Но эти объяснения не удовлетворили королеву, она вскочила и, как была, даже не приведя в порядок туалет, побежала в покои сына.
Мальчик очень перепугался, он долго плакал, но его успокоили, и теперь он спал.
Во сне он лишь слегка вздрагивал.
Королева долго стояла у его постели, держась за столбик полога, и сквозь слезы смотрела на сына.
В ушах у нее до сих пор звучали слова, которые прошептал ей тот страшный человек: «Ты еще нужна мне, чтобы окончательно столкнуть монархию в бездну, и потому я спасаю тебя.»
Неужто это правда? Значит, это она толкает монархию в бездну?
Не замкнется ли бездна, в которую она толкает монархию, поглотив короля, ее самое и престол? Не придется ли бросить в пропасть и обоих детей? Ведь в древних религиях только кровью невинного младенца можно было умиротворить богов.
Правда, Господь отверг жертвоприношение Авраама, но у Иеффая подобную жертву принял.
Да, мрачные мысли терзали королеву; еще более мрачные — мать.
Наконец, встряхнув головой, она медленно вернулась к себе.
Она до сих пор не переоделась.
Платье ее было измято и во многих местах порвано, туфли продырявились на острых камнях и неровной булыжной мостовой, по которой ей приходилось ступать, вся она была покрыта пылью.
Мария Антуанетта попросила принести ей другие туфли и приготовить ванну.
Барнав дважды приходил справиться об ее состоянии.
Рассказывая о его визите, г-жа Кампан с удивлением смотрела на королеву.
— Поблагодарите его самым сердечным образом, сударыня, — велела Мария Антуанетта.
Г-жа Кампан в совершенном изумлении взглянула на нее.
— Мы весьма обязаны этому молодому человеку, сударыня, — сообщила королева, хотя не в ее обычаях было объяснять свои намерения.
— Но мне кажется, ваше величество, — не успокаивалась камеристка, господин Барнав — демократ, человек из народа, для которого все средства были хороши, чтобы добиться своего нынешнего положения.
— Да, правда, сударыня, все средства, какие ему дал в распоряжение талант, — сказала королева. — Запомните то, что я вам скажу. Я извиняю Барнава. Чувство гордости, какое я не посмела бы осудить, заставляло его одобрять все, что открывает дорогу к почестям и славе для класса, к которому он принадлежит по рождению. Но нет никакого прощения для дворян, которые ринулись в революцию. Если власть вновь вернется к нам, Барнаву уже заранее гарантировано прощение… Ступайте и постарайтесь принести мне известия о господах де Мальдене и де Валори.
