Розмэри Сатклиф - Песнь меча
Хаки, который греб рядом с ним, рассказывал, что пару лет назад, как только они покинули Малл, налетел шквалистый ветер с дождем, и волны грозились потопить корабль, когда они подплыли к земле, но им удалось благополучно высадиться на берег, живым, хоть и промокшим до нитки. А сегодня прилив мирно ворковал и пенился среди скал, лаская песок на берегу; вода на мелководье была зеленой и прозрачной, а глубже становилась темно-голубой. А такого яркого солнца он еще никогда не видел. Наверно, похожие лучи освещают Острова Блаженных[58] — далеко, у самого заката, куда, как верили древние, их души попадают после смерти. Может, и остров, о котором говорила Гроа, с деревьями, усеянными белыми птицами, поющими как вечерняя звезда…
Он почти задремал, как вдруг послышался шум шагов и шелест песка на склонах дюн, и кто-то в коричневом облачении устало сел рядом с ним. Повернувшись, Бьярни увидел коренастого мужчину средних лет, с широким, худощавым лицом и лысой головой — лицом воина, а не монаха, но во взгляде его голубых глаз было что-то невероятно умиротворяющее.
— Я видел, как ты шел сюда, — сказал незнакомец, — но не мог бросить овец. Теперь они и без меня справятся. У тебя такой вид, словно тебе многое надо обдумать. Но ты уже давно тут сидишь и, наверное, не против, если я составлю тебе компанию.
— Это ваша бухта, а не моя, — ответил Бьярни. Он не хотел грубить, просто у него не было никакого желания разговаривать.
— Она ничья, и принадлежит всему миру, — отозвался незнакомец, устремив взгляд далеко в море. — Это бухта рыбачьих лодок, где святой Колумба и несколько монахов вышли на берег, когда впервые приплыли сюда из Ирландии.
Бьярни слышал о святом, который привез нового Бога в Шотландию, но никогда толком не прислушивался к рассказам. Теперь, в этом тихом, светлом месте ему вдруг показалось, что стоит поднять голову, и он увидит монахов, высаживающихся на песчаный берег, и ему стало интересно. Чтобы человек в коричневом одеянии правильно его понял, он сказал:
— Я поклоняюсь Тору и Одину, но на Малле я много слышал об этом святом и о поселении, которое он основал. Наверное, это было давно?
— Больше трехсот лет назад.
— И после него тут всегда жили святые братья?
— Почти: раньше сюда часто наведывались пираты и оставляли после себя лишь морских птиц. Однажды, целую вечность назад, останки святого Колумбы, который покоился здесь со дня своей смерти, отвезли обратно в Ирландию, потому что мы не смогли бы уберечь их тут, и поместили в нашем главном аббатстве в Келсе[59]. Но потом мы вернули его домой. Сейчас у нас тут тихо, ведь мы под защитой Торштена Олафсона. Но между островами дует тревожный ветер, беспокойство чувствуется даже здесь, на плодородных землях, которые несложно захватить. Северные народы всегда стремились к дальним берегам. — Минуту он сидел молча, просеивая белый песок сквозь пальцы. — Однажды Торштен нас покинет, так или иначе, и тогда вновь заявятся пираты.
— Что же вы будете делать? — спросил Бьярни, думая о подводном частоколе и, может, даже наемниках, как он. Все говорили, что аббатство богато, несмотря на скромную жизнь братьев.
— Умрем, как наши братья до нас, — сказал монах с лицом воина.
Бьярни раскрыл рот, как будто хотел что-то сказать, но передумал.
А монах стряхнул песок с пальцев и повернулся к нему с усталой улыбкой:
— Тебе это, скорее всего, неинтересно. Расскажи о себе; как получилось, что ты, поклоняясь Тору и Одину, стал гребцом леди Од в это Пасхальное плавание?
Обычно Бьярни раздражало подобное любопытство, но этот человек, казалось, и правда интересовался им, и он ответил как можно правдивее:
— Думаю, леди Од надеется, что вы, братья, и это место сделаете меня христианином.
Монах задумался на мгновение и спросил:
— И что ты думаешь об этом?
— Не знаю, — ответил Бьярни. — Я запутался. Иногда я все еще чувствую, что принадлежу Тору и Одину, а иногда мне кажется, что они отвернулись от меня, а я от них.
Пытаясь объяснить, он начал рассказывать свою историю еще одному совершенно незнакомому человеку, и, когда закончил, положив руки на колени и уставившись на желтый цветочек в песке, пожалел об этом. Потому что теперь, конечно же, монах примется уверять, что его старые боги не стоят поклонения, и постарается перетянуть его в веру Белого Христа, и внутри что-то противилось, как вторжению, перед которым он оказался совсем безоружным.
Но, видимо, монах понял его мысли, потому что после долгой паузы только сказал:
— Помни, не Тор потребовал жизни твоей собаки, а жрец. Жрецы всего лишь люди. А у этого человека есть дочь, глупая и мстительная, но, видимо, горячо любимая.
И в его голосе послышалась улыбка, хотя лицо оставалось серьезным, когда Бьярни взглянул на него.
— Ты, наверное, сильно отличаешься от остальных монахов. Я думал, вы должны ненавидеть старых богов, а не защищать их.
Человек посмотрел на него, и глаза его засветились улыбкой.
— Все не так просто. Я молился Тору в храме богов, когда был мальчиком, прежде чем отправился со своим названым братом в западные моря. Мы напали на эту землю и решили тут задержаться, как это обычно бывает. Я заболел, и меня отвели к святому отшельнику, который обладал даром врачевания… Я надеялся, что мой брат тоже останется, но он вернулся в Норвегию, к своим соплеменникам и богам, переставшим быть моими. А когда мы расставались, он поклялся мне защищать всех последователей Белого Христа на своих землях. Хоть что-то хорошее…
У Бьярни возникло странное чувство, словно что-то кольнуло в сердце. Но он нисколько не удивился. Над этой землей струился такой ясный свет, что ни одно чудо не могло удивить.
— Как его звали, твоего названого брата? — спросил он.
— Рафн, Рафн Седриксон. Хотелось бы мне знать, что с ним стало.
Бьярни молчал, сцепив руки и уставившись на них. А потом сказал:
— Об этом я могу тебе рассказать. Два года назад, когда я в последний раз видел его, он был вождем поселения далеко на юге, где три великие реки Лейкланда[60] впадают в море.
Человек рядом с ним неожиданно замер, но Бьярни не обернулся, решив, что это не его дело.
— Твое поселение, — тихо произнес монах, и не сказал больше ни слова.
— Да, — ответил Бьярни и замолчал.
Тишина стояла до тех пор, пока Бьярни не решил, что надо рассказать и эту историю.
— Два года назад, — начал он в конце концов, — там был святой отец. Не такой, как ты. Он ударил мою собаку — другую собаку — и я потащил его в озеро и окунул в воду, чтобы проучить. Но он был стар, и, наверное, я продержал его слишком долго.
