Джеймс Купер - Землемер
Здание, наконец, было полностью поднято. Главное было сделано, остальные части строения были не так тяжелы.
— Наконец, конгрегационисты имеют помещение! — сказал старый майор слегка насмешливым тоном. — Они обязаны этим землемеру да еще кое-кому, кого я не хочу назвать. Но подождем! Придет и наша очередь, потому что Равенснест быстро увеличивается и одного вероисповедания для него будет недостаточно.
— Без сомнения! — ответил землемер, который, казалось, собирался уйти. — Со временем здесь будет столько же вероисповеданий, сколько недовольных, и мы увидим много подобных зданий, а еще больше пасторов.
— Вы, кажется, хотите оставить нас, господин землемер! А ведь нужно поднять еще многие части строения и поставить несколько столбов.
— Главное сделано, а остальное вы легко закончите.
Мне нужно поговорить еще с нашим молодым хозяином.
Ну, за работу, друзья! Помните, что вы будете поклоняться в этом здании существу, не принадлежащему ни к конгрегационистам, ни к пресвитерианам, одним словом, ни к одной из ваших сект.
Меня удивило хладнокровие, с каким мой старый друг выражал свои чувства, который не мог найти отголоска в подобном собрании, а еще больше то, что его снисходительно слушали. Но Эндрю, с репутацией честного и прямого человека, приобрел всеобщее уважение; мнение его имело большой вес, потому что он никогда не говорил «сделайте», а всегда «сделаем». Присоединяя действия к словам, он всегда первый подавал пример.
Если человек с таким характером следует природному влечению, умеряемому благоразумием и рассудком, то всегда имеет большое влияние на людей, с которыми находится в отношениях.
— Пойдемте, любезный Мордаунт, — сказал он мне, когда мы вышли из толпы, — я буду вашим провожатым к дому, каким вы можете распоряжаться, как полный хозяин.
— К какому дому?
— Разумеется, к вашему, а не к другому. Он, подобно нам, старым воинам, обветшал, но мы, по возможности, поправили его для вас, и по крайней мере вы найдете там все в хорошем состоянии. Мебель вашего дедушки, там еще Франк Мальбон; Урсула и я учредили там нашу главную квартиру, с тех пор, как живем в этой стороне.
Вы ведь сами поручили мне это.
— Да, помню, помню. Разве не все, что я имею, принадлежит вам? Но я думал, что вы, кроме того, построили себе хижину в мусриджском лесу.
— И это сделано; мы переходим с одного места на Другое. Негры мои живут в хижинах, а Франк, Урсула и я пришли сюда встретить вас.
— У меня здесь есть экипаж, я зайду в гостиницу и прикажу заложить его.
— Для чего это? Разве мы оба не привыкли ходить пешком? Экипаж годится только для поклажи. Истинный солдат всегда ходит пешком.
— Я согласен! Так вперед, старый товарищ. Я не отстану от вас. Позвольте мне только предупредить моего слугу, чтобы он приготовился и следовал за нами с поклажей.
Джеп и землемер, часто бывавшие раньше вместе, узнали друг друга. Джеп во время войны следовал за полком и выполнял иногда должность слуги, иногда обязанности солдата, или заведовал лошадьми; но с тех пор, как он состарился, я сделал его неотлучным лицом при себе.
— Еще одно слово, Эндрю. Я встретился с индейцем, которого вы, бывало, в лесах называли Бесследным, и хотел пригласить его идти с нами.
— Он отправился вперед, чтобы известить домашних о вашем приходе. Я видел, как он быстрым шагом шел по дороге с час тому назад. Он, наверное, уже давно пришел.
Мы пустились в путь, оставив поселенцев, деятельно занятых установкой остальных частей строения. Я заметил, что прибытие мое в поселение не произвело того впечатления, какое сделало бы оно, если бы общее внимание не разделялось между подъемом здания и мной.
Многие из жителей Равенснеста, моложе двадцати пяти лет, хотя рождены в христианской стране и воспитаны в христианской религии, никогда не видели здания, посвященного богослужению. Храмы были редкими в 1784 году, даже в штате Нью-Йорк.
В Олбани было только два прихода. Поэтому я заметил, что молодые девушки, с нетерпением желавшие увидеть какой-нибудь храм, едва удостаивали взглядом новоприбывшего.
— Вот мы опять идем вместе, друг мой, — сказал я Эндрю, когда мы отправились, — но теперь мы идем не на врагов.
— Этого ждать недолго, — ответил хладнокровно Эндрю, — хоть и не все то золото, что блестит. Мы славно бились с вами, майор, и надеюсь, что и впереди будет не хуже.
Меня удивило это замечание, но Эндрю никогда не обманывался. Как истинный голландец, он с неудовольствием смотрел на прибытие эмигрантов из восточных штатов и не ждал от этого ничего хорошего.
— Погодите, — сказал я ему, — мы со временем соберем плоды наших трудов. Как идут дела в Мусридже, кто у вас там межевщик?
— Дела там идут довольно хорошо, Мордаунт, пока еще некому мешать нам. Мы сняли для вас на карту десять тысяч акров земли, разделенных на мелкие участки, в сто акров каждый; за верность измерения ручаюсь вам.
— Кто же вам помогает?
— Франк Мальбон, брат Урсулы. Это был первый его опыт, но будьте спокойны, он всегда мерил верно.
— Так должно было бы всегда быть, где нет недостатка в земле. Впоследствии легче будет составлять межевые акты, и мы сможем избежать при помощи этого многих хлопот.
— И многих тяжб, — прибавил землемер, качая головой. — По правде сказать, Мордаунт, я бы лучше согласился взять на себя такой труд в каком-нибудь голландском поселении, за полцены, чем провести границу между владениями двух янки, за двойную цену.
Голландец набьет себе трубку и курит, пока идет работа; а янки беспрестанно хлопочет о том, как бы отмерить лишний кусок земли в том или другом месте, так что нужно обеими руками держать совесть, чтобы цепь не уклонилась в ту или другую сторону.
Я знал предубеждения Эндрю против янки и поэтому переменил разговор, а начал говорить о любимом его предмете — о политике. Таким образом прошло около часа в разговорах, и я незаметно очутился у своего дома.
Вблизи дом казался немного лучше; огороды и луга, окружавшие его, были хорошо обработаны, на земле не было ни пней, ни корней. Здание походило, однако ж, немного на тюрьму, потому что снаружи совсем не было окон, а только одна дверь.
Мы остановились на минуту перед входом, чтобы взглянуть на окрестности. Кто-то вышел из дома, и возле меня вдруг очутился Сускезус. В то же время раздался полный и мелодичный голос, который я уже однажды слышал в маленьком сосновом лесу; он пел индейские слова, но мелодия, очевидно, была произведением какой-нибудь образованной страны. Я вдруг забыл и луга, и огороды, и Сускезуса, и землемера; думал только об этой чудной индианке, которая так хорошо знала европейскую музыку. Сускезус, казалось, был восхищен не меньше меня, он стоял неподвижно до конца пения. Старик Эндрю улыбался, ожидая конца песни; наконец, он с гордостью произнес имя Урсулы и пригласил меня следовать за ним в дом.