Жеральд Мессадье - Роза и лилия
Гийоме справлялся на славу. Словно босоногий гномик, он носился без устали, наполняя кувшин, перенося мешки с мукой и притом не спуская своих острых глаз с их предприятия. Он быстро расположил к себе Жанну.
Между тем, хотя дела вроде бы пошли своим чередом, одно было ясно: возвращаться вечером в пустую мастерскую становилось невыносимо. Дух Матье незримо царил повсюду. Как и несколько недель — а быть может, лет? — назад, в Нормандии, необходимо было принимать решение и куда-то перебираться. Здесь тоже витала смерть. К тому же следовало поскорее покончить с невольным обманом, причинявшим ей все больше неудобств, и наконец превратиться в женщину. Придется все начинать сначала на новом месте.
Вот только — как?
Чудесное событие вырвало Жанну из того марева, в которое она погрузилась после кончины Матье.
Как-то утром, солнечным июньским утром, в тот час, когда школяров посещали первые приступы голода, какие-то необычные звуки нарушили привычное спокойствие улицы Монтань-Сент-Женевьев. Наверху холма, примерно в трехстах туазах от Ломбардского коллежа, вдруг появилась дюжина лучников. За ними вышагивали шестеро герольдов, трижды протрубивших в трубы. Зеваки стали выглядывать из окон, торговцы появились в дверях своих лавок. Восседая на сером коне, вперед выехал величавый всадник в коротком малиновом плаще и синих панталонах под белоснежным платьем, перетянутым золотистым поясом. Самым замечательным во всем его облике была, без сомнения, шапочка в форме колпака, длинное навершие которого опускалось на плечи. Жанна застыла в изумлении, когда он поравнялся с ней. Всадник улыбался и был так хорош собой, что никто бы не удивился, вздумай он раздавать благословения направо и налево.
Куда до него сеньору де Морбизу!
За ним, восседая в женском седле, ехала пышнотелая дама, одетая в голубое платье с разрезами на мешковатых рукавах и того же цвета накидку, стянутую шнурком у горла. На руках она гордо держала младенца, который, словно ягодка в сливках, тонул в море белоснежных кружев.
Два пажа в лазурной униформе и алых шапочках следовали по обе стороны от дамы с ребенком, держа щиты с гербами, смысла которых Жанна не понимала.
Толпа встретила их восхищенным ропотом.
Школяры разом забыли про недоеденные пирожки.
Всем показалось, что небо, и без того безоблачное, засияло еще ярче.
Но жемчужина этой процессии появилась следом: восседающая на белоснежном иноходце дама, вся словно из алебастра и роз, одетая в пурпурный плащ с короткими рукавами, накинутый поверх пестрого корсажа. На ногах ее красовались белые шелковые туфельки, а лоб украшала сверкавшая всеми цветами радуги диадема, утопающая в пышных волосах цвета потемневшего золота.
«Не Богоматерь ли это?» — пронеслось в головах у восхищенных зрителей.
Дама обнимала рукой сидевшую подле нее в седле девчушку, одетую в лазурное платье с вышитым серебром поясом и сиявшую радостной улыбкой.
«А может, настает конец света?» — спросила себя Жанна. Нет, пожалуй, зря она богохульствует. Эти небесные создания возвещают скорее грядущее пришествие Христа.
Да, да, и тогда Бог Отец отделит грешников от праведников, воздав каждому по грехам его.
И мертвые в тот час восстанут из гробов, отрясая прах.
И тут два события заставили ее усомниться в этом.
Сначала иноходец наложил три светло-коричневые кучки. Потом сидевшая подле небожительницы девочка вдруг замахала ручонками, указывая на саму Жанну. Другие участники процессии принялись оглядываться в поисках того, что привлекло внимание ребенка. Мелодичным неземным голоском дама отдала какое-то приказание. Слуга, державший иноходца под уздцы, остановил его. Он поспешил подставить под ноги всадницы скамеечку, которую нес с собой, и подал даме руку. Дама оперлась на нее и поставила ногу на скамеечку.
Сойдя с коня, она подхватила девочку и опустила ее на землю. Девчушка со всех ног бросилась к оцепеневшей Жанне, вернее, к жаровне, на которой готовились пирожки с провансальскими абрикосами. Она протянула ручку и сказала:
— Хочу!
Вся процессия остановилась. Воцарившееся молчание нарушало только беззаботное щебетание птиц, а затем послышался голос дамы, с улыбкой обратившейся к Жанне:
— Прошу тебя, дай один пирожок!
Какая-то придворная дама — ведь это был двор, что же еще! — подбежала с льняным платком, чтобы подхватить сладкий треугольничек. Девчушка неловко впилась в него. Кусочек абрикоса упал на землю.
— Как тебя зовут? — обратилась к Жанне светловолосая дама.
Жанну пронзила мысль: перед лицом подобной красоты лгать нельзя. Вот он, долгожданный случай!
— Жанна к вашим услугам, светлейшая госпожа. А вас как, чтобы поминать в молитвах?
— Агнесса Сорель, — ответила та, смеясь, отчего на щеках у нее появились ямочки. — Дай пирожок и мне, Жанна!
Жанна подала его с таким почтением, словно перед ней был сам архангел Гавриил.
По толпе пробежал шум. Агнесса Сорель! Подруга короля!
— Восхитительно! — сказала Агнесса Сорель.
Придворная дама, которая поднесла девочке платок, тоже попросила пирожок. За ней ее спутница. Потом пажи. Затем их примеру последовала дама в голубом платье, оказавшаяся кормилицей второго ребенка короля. Она сошла на землю и, не выпуская младенца из рук, отведала лакомство.
Потом подошли герольды, за ними блестящий молодой человек, бывший, оказывается, церемониймейстером королевской фаворитки. Он отвесил поклон Агнессе Сорель и тоже взял пирожок. Постепенно стряпню Жанны испробовали все участники процессии, не исключая герольдов и лучников.
Жанне пришлось вновь замесить тесто. Гийоме даже пританцовывал от волнения.
Из разговоров прислуги и лучников Жанна узнала, что по пути к королю из своего замка в Боте-сюр-Марн Агнесса Сорель захотела посетить Париж.
Погода стояла превосходная, и процессия не спешила продолжить путь.
— Так ты зовешься Жанной и вдобавок похожа на ту, другую Жанну, великую Жанну д'Арк. Королю было бы любопытно на тебя взглянуть.
Одна мысль о встрече с королем повергла Жанну в смятение.
Вскоре все снова сели на лошадей, а к Жанне приблизился все так же обворожительно улыбавшийся церемониймейстер. Он подал ей оказавшийся весьма увесистым кошель. В присутствии придворного Жанна не стала интересоваться его содержимым и склонилась в реверансе. Молодой человек отвесил изящный поклон и вернулся к своему коню.
В лавках, жилищах простых горожан, коллеже и на улице до самого вечера только и было разговоров о восхитительном кортеже.
