Майкл Айснер - Крестоносец
Помня об этом, я поднял лук и прицелился. Но сеньор Клементе тут же крикнул мне, чтобы я опустил лук: что выстрел, дескать, надлежит сделать Мигелю. То были первые слова этого человека, обращенные ко мне, и я не обратил на них никакого внимания. Моя стрела пронзила шею оленя и унесла его жизнь прежде, чем тело его ударилось о заснеженную землю.
Сеньор Клементе подъехал ко мне рысью, подняв вверх правую руку, крепко сжатую в кулак.
— Это была добыча Мигеля, — заявил он. — Мигель первым ранил его.
Он потряс кулаком и еще раз повторил свои слова.
Я не возражал. Я вообще ничего не ответил.
Мигель подскакал ко мне легким галопом и приставил свой лук к седлу Панчо так, что он коснулся моей спины.
— Если бы ты не был гостем Корреа, — сказал Мигель, — я бы не потерпел подобной неучтивости.
— А если бы ты не был гостем Корреа, — ответил я, — я бы разломал твой лук на куски.
Мигель медленно убрал оружие.
После этого все еще целеустремленней пустились на поиски дичи. Я завалил издалека второго оленя. Попасть в него было нелегко, так как животное еле можно было разглядеть из-за дерева. Стрела вошла в его шею спереди на всю длину древка, и когда несколькими секундами спустя мы подскакали к оленю, он уже испустил дух.
Барон Корреа, свесившись с лошади и глядя на подстреленного зверя, заявил, что во всей Жироне вряд ли найдется равный мне по меткости охотник. Сеньор Клементе выразил мнение, что по двум точным выстрелам нельзя судить о способностях лучника — верное замечание, однако, учитывая обстоятельства, довольно злое. Я привязал добычу к седлу, взвалив оленя на широкую спину Панчо, и наш отряд двинулся дальше.
Мигель подстрелил еще одного оленя, на этот раз с первой попытки, и велел одному из слуг поднять трофей с земли. Когда слуга подошел к оленю, Мигель бросил веревку, как лассо, и она обвилась вокруг туловища слуги, прижав его руки к бокам. Тогда Мигель с силой затянул веревку и пустил лошадь галопом, волоча беднягу за собой.
На мгновение меня настолько это поразило, что я не знал, что и подумать. Может, Мигель показывает нам заранее отрепетированный трюк, в котором слуга участвует по доброй воле? Слуга со свистом скользил по снегу, и этот звук напомнил мне о том, как мы с Серхио катались зимой с холмов в моем родном поместье. Я тогда обхватывал его за шею руками и вопил от ужаса, когда мы перемахивали через ухабы и наклонялись то в одну, то в другую сторону, чтобы не налететь на камни или деревья.
Крики сеньора Клементе вырвали меня из этих воспоминаний: отец Мигеля смеялся, показывая на слугу, беспомощно волочившегося по земле.
Не успел я собраться с мыслями, как Андре ринулся за Мигелем. Я услышал стук копыт по ледяной земле и увидел внушительную фигуру моего друга, быстро настигавшего Мигеля. Андре выхватил из ножен кинжал и привстал в стременах. В эту минуту он походил на льва, готового броситься на добычу, на воина, занесшего руку для смертельного удара. Он поднял кинжал, и сеньор Клементе перестал смеяться.
Однако последний час Мигеля еще не настал. Андре поравнялся с ним и одним ловким движением перерезал веревку. Слуга, проскользив еще немного, врезался в сугроб, а Андре убрал кинжал и подъехал к несчастному, чтобы наклониться и помочь ему встать. Слуге явно сильно досталось.
Мигель обернулся и направился к нашему отряду, держа обрезанную веревку и смеясь.
— Барон Корреа, жаль, что я не знал, как Андре любит бедняков, — проговорил он, — не то подарил бы ему парочку крепостных.
Барон Корреа с раскрытым ртом в недоумении смотрел на своего соседа.
Изабель, до сих пор державшаяся в стороне, рысью направилась к Мигелю, и хотя она двигалась весьма непринужденно, было видно, что она что-то замышляет. Все посмотрели на нее.
Подъехав к соседу, Изабель неловко привстала в стременах. Казалось, девушка хочет что-то ему сказать — но голос изменил ей, и без всякого предупреждения она просто яростно ударила Мигеля по щеке. Звук пощечины эхом разнесся по долине и отразился от склонов гор.
У Мигеля был ошеломленный и обескураженный вид. Его шляпа упала в снег, и он походил на ребенка, которого неожиданно наказали у всех на глазах, причем наказала женщина почти вдвое младше его самого. Он схватился рукой за горящую щеку, пытаясь унять боль.
Изабель не шелохнулась. Я видел, как Андре положил руку на кинжал, на тот случай, если Мигель попытается ответить ударом на удар. Это был напряженный миг, и даже моя лошадь, Панчо, казалось, затаила дыхание.
Наконец Мигель невесело улыбнулся.
— Истеричные женщины, — сказал он, — должны оставаться дома, когда мужчины охотятся.
Он спешился, поднял шляпу и стряхнул снег с ее шелковых складок. Затем снова взобрался на лошадь и поехал к отцу.
* * *За ужином мы ни словом не упомянули ни об этом происшествии, ни о семье Клементе — в этом не было нужды. Барон Корреа похвалил мое умение стрелять из лука, но я почувствовал не гордость, а стыд. Как бы мне хотелось вернуть тот миг, когда Мигель бросил лассо! Возможно, я смог бы прострелить веревку и положить конец этому фарсу еще до того, как слуга вытерпел такое унижение.
Несмотря на длинный и трудный день, я ничего не ел, посматривая на Андре и изредка — на Изабель. Их достойные поступки только усиливали мое ощущение собственной беспомощности.
Барон Корреа заявил, что Изабель показала себя хорошим наездником и что ей пора учиться стрелять из лука. Изабель возликовала, а Андре, набивший полный рот оленины, замычал в знак протеста. Барон Корреа спросил, готов ли я давать его дочери уроки стрельбы.
— Отец, — страстно возразил Андре, — женщина не должна носить оружие. Это неслыханно.
— А разве ты не слыхал, — вмешалась Изабель, — что Элеонора Аквитанская сто лет назад надела доспехи и отправилась на битву с сарацинами в Сирии?
— Я думал, Изабель, ты не одобряешь крестовые походы, — ответил Андре.
— Ты ошибаешься, братец. На самом деле я не одобряю повода, который заставляет тебя встать под знамена Христа.
— Отец, Изабель рассуждает как софистка. Она порицает то, что сама же приводит как пример добродетели.
— Франциско, — обратился ко мне барон, не обращая внимания на спорщиков, — я сражался бок о бок с дядюшкой Рамоном в течение трех лет. Иногда силы неверных намного превосходили наши. Однако никакие военные испытания не сравнятся с теми трудными задачами, которые ставят передо мной собственные дети.
Затем он повернулся к Андре.
— Элеонора была королевой Франции и Англии, не так ли, Андре?
— Да, отец, — ответил кузен, — и она была королевской крови.
