Альберто Васкес-Фигероа - Карибы
Несколько долгих минут они молчали, словно боясь нечаянно перевернуть или потопить лодку, и наконец туземец осторожно протянул руку к веслу и стал грести, пробираясь между рептилиями прямо к берегу.
На полпути канарец глубоко вздохнул.
— Ну и страху же я натерпелся! — воскликнул он. — Чуть не обделался.
— Да уж, совсем чуть-чуть, — последовал ироничный ответ.
Уже совсем рядом с берегом, когда, что бы ни случилось, им хватило бы одного прыжка, чтобы оказаться в безопасности, Папепак изменил курс, повернув на юг, но далеко не отдаляясь от деревьев.
— Куда ты меня везешь? — спросил Сьенфуэгос.
— К себе домой.
Они плыли больше часа, и испанец воспользовался этим, чтобы успокоиться и обдумать сложившееся положение и те трудности, через которые ему пришлось пройти.
— С кем ты живешь? — спросил он, повернувшись и внимательно рассматривая широкое дружелюбное лицо своего маленького спасителя.
— Один, — ответил тот. — Хороший охотник всегда живет один.
— У тебя нет ни жены, ни детей?
— Они ушли на охоту и нарвались на тамандуа, — ответил тот, понизив голос. — Кошмар!
— Что за тамандуа? — спросил канарец.
— Тсс! — испуганным шепотом остановил его индеец. — Никогда не говори о нем вслух. Это демон сельвы, злой дух, он повелевает кайманами и привораживает охотников. Иногда он притворяется безобидным муравьедом, но на самом деле он очень опасен. Очень, очень опасен!
Вскоре перед ними оказался островок протяженностью в сотню метров, и, хотя никаких признаков жилья на нем не было видно, туземец ловко спрыгнул на песок и сказал:
— Сюда! Это мой дом.
И действительно, там находилась хижина, хотя никто не смог бы ее разглядеть, даже пройдя непосредственно под ней. Она скрывалась в кроне могучей сейбы и оказалась такой удобной и подходящей для этого места, что сразу становилось понятным, почему ее владелец получил прозвище Хамелеон.
В последующие месяцы канарцу Сьенфуэгосу предоставилось множество возможностей узнать истинную причину этого прозвища, поскольку крохотный Папепак обладал удивительным даром мимикрии, можно было даже подумать, что он и впрямь становится невидимым, превращаясь по своему желанию в дерево, куст, камень или просто кучу прелой листвы, неотличимой от полуразложившейся лесной подстилки.
Казалось, он даже мог по необходимости изменять запах своего тела, так что даже звери с самым тонким нюхом не могли обнаружить Папепака, когда он сидел во время охоты в засаде, демонстрируя бесконечное терпение. Когда же он передвигался в чаще леса, то делал это так быстро и спокойно, что не дрожал ни один листик, а на его пути не оставалось ни следа.
Теперь пастух превратился в прилежного ученика, живущего бок о бок со столь выдающимся учителем, он день ото дня привыкал к жизни в сельве и перестал воспринимать лес как враждебный и агрессивный мир, где невозможно выжить. Вместо этого он понял, что сельва — прекрасное место жительства для наделенного определенными способностями человека.
Папепак постепенно открывал ему свои широчайшие познания, от умений же рыжего канарца в подобных обстоятельствах было мало прока, потому что в сердце непроходимого и сумеречного пейзажа, всегда влажного и жаркого, дикарь был истинным королем, а человек цивилизованный превращался в раба собственной ограниченности и страхов.
Сьенфуэгос узнал, что можно добыть воду, разрезав на части лиану и выпив ее прозрачный сок; что среди фруктов и кореньев встречаются ядовитые; что змей и пауков нужно всячески избегать, а также как сделать ловушку, чтобы поймать вкусную капибару. Эти уроки стали одними из самых ценных, полученных молодым канарцем на протяжении его нелегкой и насыщенной жизни.
Хрупкий Хамелеон, обладающий недюжинным терпением и тонким чувством юмора, учил громадного человека-кокоса выживать на этой земле, не имея другого оружия, кроме лука, копья и неистощимого терпения; и в результате сельва перестала быть непознанной и враждебной, а превратилась в его самого преданного союзника, Сьенфуэгос научился понимать ее и любить.
Кроме того, туземец научил его охотиться на кайманов, подплывающих вплотную к бортам пироги, с помощью чехла из кожи одного из их собратьев, Папепак высовывал оттуда лишь руку с острым ножом и наносил резкий и точный укол в основание черепа твари, как раз под четвертым щитком, где было легче пронзить твердую чешуйчатую шкуру.
Тварь моментально затихала, расставаясь с жизнью безо всяких мучений, и прежде чем она начинала тонуть, охотник хватал ее за рыло и тащил к берегу, где за считанные минуты выдирал зубы из пасти.
Из зубов Папепак делал амулеты, оберегающие от выкидыша, встреч с карибами и козней злых духов, так что его появление в деревнях после сезона дождей было самым оживленным событием года.
— Храбрые охотники всегда нравятся женщинам, — говаривал он с улыбкой. — Большинство девушек предпочтет один-единственный клык, который я подарю после ночи любви, целому ожерелью, полученному другим способом.
Этот человек с насмешливыми глазами и лицом юркой мыши и впрямь нравился женщинам. Канарец провел рядом с ним одни из лучших мгновений своей жизни, к тому же безмятежное существование в гуще сельвы позволило ему получить заслуженный отдых после драматических событий, героем которых он стал в недавнее время.
Он даже подумывал, не остаться ли ему навсегда в этом благословенном месте, вдали от бесчисленных опасностей, которые, казалось, только и ждали, когда он высунет нос из леса; остаться здесь, забыв о прошлом и о том, кем он был прежде, стать таким же дикарем, беспокоящимся лишь о пропитании и пользуясь для этого всеми возможностями, которые природа так щедро дала прямо в руки.
Оглядываясь назад, он в полной мере осознавал, что прежнюю его жизнь, если не считать коротких и прекрасных отношений с немкой, никак нельзя назвать ни счастливой, ни осмысленной; во всяком случае, пасти коз виконта на скалах Гомеры было ничуть не отраднее, чем ловить рыбу или охотиться на обезьян на берегах лесного озера.
К тому же после потери «Севили» он оставил всякую надежду когда-либо вернуться на родину и теперь не мог утешаться даже той мыслью, что адмирал Колумб однажды исполнит свое обещание и найдет его, поскольку адмирал не имел не малейшего представления о том, где он сейчас находится, да и сам Сьенфуэгос плохо представлял, в каком из уголков света он стал бы искать развалины злополучного форта Рождества.
В этом отношении ему не мог помочь и сообразительный Хамелеон, знающий о месте своего обитания лишь то, что оно состоит из трех частей: сельвы, неба и моря, а его далекие предки прибыли с небес, но по морю, и однажды его дух снова пересечет море, чтобы вознестись на небо и жить там, глядя сверху вниз, поскольку вселенная — не что иное, как огромный полый шар, где живые обитают в одной половине, а мертвые — в другой.
