Иван Алексеев - Завтрашний взрыв
— Ну, давай знакомиться, боец! Меня звать Степа, я страж московский, а теперь — монастырский. Отец настоятель поручил мне расследовать одно злодеяние, в монастыре совершенное, вот я и обратился к тебе за помощью. Скажи наперво, как тебя звать-величать?
— Ванятка, — не глядя на стражника, сквозь зубы бросил пограничник, всем своим видом и тоном демонстрируя недоброжелательность.
— А что, Ванятка, ты лично меня не любишь, или вообще всех стражников, которые не пограничные, презираешь?
— Не всех, — с вызовом ответил паренек и в упор взглянул на Степу: — А только московских.
— Ишь ты! И чем же тебе столичная стража не угодила? Ты в Москве-то бывал?
— Да уж, довелось, — горько усмехнулся пограничник.
— Погулять да приодеться, что ли, в стольный град ездил? Ограбили, небось, тебя там местные соколики, а стражники помочь не смогли? — с подчеркнутым сочувствием предположил Степан.
— Тебе-то что до того? — прежним тоном резко ответил Ванятка.
— Ладно, — примирительно произнес Степа. — Не хочешь — не говори, дело твое. Только вот на вопросы про события, что с моим розыском по злодеянию монастырскому могут быть связаны, уж ответь, сделай милость!
Ванятка на сей раз промолчал, не стал грубить. Степа воспринял его молчание как согласие и продолжил допрос:
— Ты к дружине купца Еремы давно пристал?
— Да это не я к ним пристал, а Ерема с дружиной к нам в пограничную станицу, в острог порубежный пришли, спасаясь от погони ордынской.
— Откуда ж они бежали?
— Не бежали, а отступали. Они на Оке-реке, на переправе, с ордой неравный бой приняли. А когда их судно, с коего они переплывающих реку ордынцев топили, турецкие пушки сожгли, то те, кто уцелел и до берега добрался, в лесу укрылись да на нашу станицу и вышли. Потом мы в остроге вместе оборону целый день и ночь держали, пока опять-таки пушки турецкие всю станицу нашу с землей не сровняли.
— То есть, по-твоему, купец и дружина его — герои?
— Да, герои! А тебе не верится, что кто-то может отважиться в бой один против ста вступить? Конечно, вы же там, в Москве, только впятером на одного бросаетесь, да и то на связанного, да ни в чем не повинного!
— Вообще-то, я и сам в низовьях Дона три года с турками воевал, — спокойно ответил Степа. — Слыхал, небось, про донских казаков, что государеву украину там держат? То-то! А уж насчет невинных казнить — это не ко мне, это к опричникам. Будешь в Москве вдругорядь — спроси кого хочешь, меня даже разбойники «честным стражником» называли.
Наступило продолжительное молчание. Ванятка по-прежнему нарочито глядел мимо стражника, а Степа размышлял, имеет ли смысл продолжать разговор.
— То есть ты до встречи в станице никого из Ереминой дружины не знал? — все же уточнил стражник.
— Нет, — равнодушно ответил Ванятка.
— А не слышал ли ты случаем, как кто-либо из вашей дружины рассказывал об отшельнике, отце Серафиме, который был ранен в схватке с ордынцами и лежал в монастырской лечебнице?
— Анюта рассказывала об отшельнике, когда мы с отрядом к ней в село направлялись, — пожал плечами Ванятка. — Только крымцы спалили село. А про то, что сей отшельник ранен был, мы только в монастыре узнали. Он, оказывается, с десятком мужиков деревенских весь полон отбил у тех крымцев, что село разграбили и сожгли. Анюта потом старца раненого в больничной палате навещала.
— Удивительно, как же старец, да еще монах-отшельник, такой подвиг сумел совершить? — задумчиво произнес Степа, как будто рассуждая вслух, а вовсе не обращаясь к Ванятке.
— Ничего удивительного, — чуть свысока усмехнулся над Степиной недогадливостью пограничник. — Анюта говорила, что отшельник ранее, до принятия монашества, в войске служил. Да не простым был ратником, а вроде бы воеводою. Он грамоте и языкам обучен. Да и силой, видать, Бог его не обидел. Анюта все плакала да причитала, когда из больничной палаты пришла. «Сколько, мол, годов его знаю, всегда считала старцем согбенным, а он еще ведь совсем не старый! Раньше ряса грудь и длани его могучие скрывала, а тут, в больничной палате, он одеяло с плеч скинул, так я, говорит, такой силищи прежде и не видывала. И на левом плече — старый шрам глубокий, похожий на полумесяц, видать, от меча или кинжала. То есть он и прежде не раз кровь за Родину проливал! И не может, говорит, Бог позволить, чтобы такой человек умер во цвете зрелости!» Так что этот монах — настоящий богатырь русский, про коих былины слагаются!
Стражник похвалил себя за терпение: таких подробностей ему еще никто не рассказывал! Из самой Анюты он не вытянул и десятка слов, девушка сразу же замкнулась, отвечала односложно и дерзко. Ерему он отпустил, чтобы не спугнуть, когда тот проговорился, что бывал в Туретчине. Степа решил вначале разузнать о купце как можно больше, чтобы затем прижать его покрепче, коль потребуется. Остальные же мужики из Ереминой дружины, включая бывших разбойников, оказались людьми недалекими или ненаблюдательными, и толку от разговоров с ними почти и не было. А сейчас стражник почувствовал, что он узнал нечто весьма важное, способное изменить весь дальнейший ход поисков, но пока не мог понять, что именно.
— А не жаловалась ли Анюта, будто за раненым отшельником не очень хороший уход? — нарочито озабоченным тоном спросил Степан.
— Да ты что, стражник, в своем уме? — чуть ли не презрительно отвечал Ванятка. — Напротив, она радовалась, что отца Серафима пользуют как нельзя лучше: и лекарь при нем находится неотлучно, и лежит он в палате с самого краю, у дальней стены, отгороженный от остальных страдальцев особой занавесью.
— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Степа и неожиданно слегка поменял тему: — А ваша Анюта, видать, девица боевая! Я ужо про нее наслушался. Где ж это, любопытно знать, деревенская девица воинскому искусству обучилась?
— Да у них в селе один лихой боец гостил, из поморской дружины. Он приболел вроде, от своих отстал. Так вот, Анюта за ним ухаживала какое-то время, а он ее в благодарность сражаться научил, чтобы, значит, злые люди не приставали. А потом этот дружинник на Оке-реке погиб, когда отход Еремы со товарищи с берега в лес прикрывал.
— Поморский дружинник? Знавал я их в свое время, — как можно равнодушнее произнес Степа. — А не слыхал случаем, как звали того погибшего дружинника?
— Кажется, Михась.
Степа вздрогнул, как от внезапного озноба, застыл неподвижно, глядя невидящим взглядом куда-то в пространство, затем низко опустил голову и некоторое время сидел молча, не в силах продолжать допрос.
— Что с тобой, стражник? — удивленно поинтересовался Ванятка.
