Трейдер. Деньги войны (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

Но, видно, мои намерения слишком хорошо считывались, и Ося с Панчо, не надеясь на свои силы, привлекли к делу моих родителей. Для начала нас выдернули домой, в Лоренсвилль, где долго восторгались успехами и пытались ездить по мозгам.

Однако, мама довольно быстро успокоилась, стоило мне подробно изложить историю отношений с RCA и перспективы, а отец переключился на крайне взволновавшую его историю с убийством фашистами депутата Маттеотти в Италии — как француз, он внимательно следил за европейскими событиями и, к моему полному обалдению, восхищался Муссолини. Я попытался мягенько намекнуть, что это не тот персонаж, которым стоит восхищаться и нарвался на получасовую лекцию.

— Джонни, ты пока не понимаешь в политике, но если тебе интересно, найди и прочитай его программу!.

— Лучше ты расскажи вкратце.

— Вкратце… — отец потеребил подбородок. — Ну что же, слушай. Во-первых, он за два года восстановил финансовую систему Италии.

Я пожал плечами — тоже мне достижение. Жесткая экономия и конфискации.

— Во-вторых, и это ты должен понять, он требует снижения избирательного ценза до восемнадцати лет и предоставления права голоса женщинам.

Я кивнул — действительно, неплохое начало. Бенито вроде был социалистом? И следующие слова отца это подтвердили:

— Восьмичасовой рабочий день и минимальная заработная плата, страхование по инвалидности, — восторженно перечислял отец, — снижение пенсионного возраста с шестидесяти на десять лет, признание профсоюзов…

Революционно, спору нет. Только я помнил, что в итоге все организации в стране оказались «фашистскими», а кто не оказался, тех распустили.

— Прогрессивный налог на капитал, церковный секвестр, частичная национализация!

Ну просто заинька.

— «Тайм» поместил его портрет на обложку!

О да. «Тайм» даже Гитлера «человеком года» объявлял.

— И посмотри, как он пришел к власти! Не кровавая революция, как в России, — отец бросил быстрый взгляд в сторону комнат мамы, — а народное волеизъявление, марш сотен тысяч людей на Рим!

И тут на тебе, убили Маттеотти.

В итоге мы тупо поссорились — нет бы мне сдержать язык и подождать годиков десять-пятнадцать, время все на свои места расставит. А тут еще Панчо и Ося настучали родителям о моих похождениях и желаниях.

И едва я заикнулся о возвращении в Бостон, как родители взяли меня за жабры и отправили инспектировать семейные апельсиновые плантации во Флориду. Очень хотелось устроить скандал «Я уже взрослый!», но океан и пляжи перевесили. Тем более, в Дейтоне уже проводили мотогонки, а у меня был некий интерес к двигателям, чисто на будущее.

Ося остался «на хозяйстве», а мы с Панчо отправились загорать и ловить тунцов. Там, в Дейтоне, я заскочил в почтовое отделение и купил money order, перевод на сотню для Таллулы.

— Сообщение для получателя будет? — меланхолично поинтересовался клерк в нарукавниках и козырьке.

— Да, — я продиктовал адрес и добавил «Срочно приезжай.»

Глава 9

От Дейтона до Бостона

В ночной темноте цепь с винтовками наперевес двигалась к насыпи скорым шагом. Когда до вагонов оставалось саженей сто, двери теплушек с грохотом отъехали в стороны и в черноте по глазам ударили вспышки пулеметов.

— Вперед! Вперед!

Офицеры перешли на бег, вместо «Ура!» над цепями несся злобный рык — при двух-трех патронах на ствол вся надежда только на быстроту и дерзость.

«Миша, Мишенька, скорее…» — тихо позвала мама.

Ноги вязли, Михаил никак не мог догнать товарищей. Он понял, что не успеет и закричал от отчаяния.

Как всегда.

Все, как всегда — постель смята, исподнее в поту.

Кошмар снился регулярно, всегда про бой, когда дроздовцы получили сильнейший удар во фланг и откатились, отчего Армавир был взят только через месяц. Но за этот месяц красные убили всю семью. С того дня поручик Крезен каждый раз вызывался добровольцем на расстрелы — чувство мести глушило горечь потери.

Гимназию Миша Крезен закончил в 1914 году, аккурат чтобы успеть на Великую войну. Вместо обещанного родителями путешествия в Америку к дяде, восторженный Миша записался вольноопределяющимся. Как гимназиста, его направили в военное училище, на ускоренный курс. Выпустили через год, так что он успел хлебнуть и Великого отступления, и окопного сидения 1916 года, получить шашку за храбрость, выслужить два чина, а потом все покатилось в тартарары.

Шли дроздовцы твердым шагом,

Враг под натиском бежал,

Под трехцветных русским флагом

Славу полк себе стяжал…

Как тогда, в походе из Ясс на Дон и потом, в бесчисленных атаках, из которых запомнились только Армавир и Торговая, где дроздовцы вплавь перебрались через Егорлык.

Как тогда, в Донецком бассейне, где Крезен с отрядом изо дня в день дежурил в эшелоне, ожидая приказа — подвижные резервы перебрасывали на угрожаемые направления. Они ходили в атаки по три-четыре раза в сутки, в разных местах, создавая иллюзию силы на всех направлениях. Бессменно, ежедневно, без пополнений громили красных.

Как тогда, в сентябре 1919, во время победоносного похода на Москву — Сумы, Курск, Фатеж, Орел, Брянск…

Месяц по всему фронту под Орлом и Кромами гремели выстрелы, станции и разъезды переходили из рук в руки, силы дроздовцев таяли, но они продолжали бороться. Казалось — еще одно, последнее усилие, большевицкий фронт рухнет, и вот она, Москва!

Там, под Севском, осколок снаряда рассек лоб и порвал мимические мускулы, навсегда оставив вздернутой правую бровь. Но куда хуже, что все покатилось назад.

Верил он: настанет время

И опомнится народ —

Сбросит варварское бремя

И за нами в бой пойдёт…

Не пошел. Вся эта хитрозадая сволочь, народ-богоносец, предпочитал отсиживаться на хуторах и бежать от мобилизаций. Или шляться по Украине с атаманом Махно, вспарывая коммуникации армии.

Тяжелое отступление, бои за Ростов, страшный разгром на Кавказе и раненого Крезена, уже штабс-капитана, эвакуировали в Крым. Только потому он избежал смерти или позора Новороссийской катастрофы — панической эвакуации, самоубийств друзей, расстрела красными тысяч пленных.

Но лучше бы умереть там, под Новороссийском, чем видеть гибель Белого дела, а неизбежность краха в полной мере Крезен понял, валяясь в алуштинском госпитале. Впервые с 1914 года он вспомнил о дяде и об Америке.

Кое-что из чудом уцелевших трофеев перекочевало в карманы пронырливому докторишке и штабс-капитан обзавелся отпускным свидетельством «для лечения в Константинополе». Оттуда он отбил телеграмму дяде и, получив ответ, двинулся через океан. На остров Эллис Крезена с тысячей других иммигрантов выгрузили летом 1920, еще до падения Крыма. Встречавший дядя тут же разбил все надежды:

— Миша, дальше сам. У меня трое детей, я еле-еле тяну семью. Здесь многие начинают с самого низа, у каждого есть шанс подняться наверх.

И — фьюить! — упорхнул. Штатская сволочь, отсиделся в сытой Америке, пока Миша в голоде и холоде душил большевицкую мразь…

Военный опыт, заслуги и награды здесь никого не интересовали, как и гимназический курс — «Даже выпускники университетов и приват-доценты начинают с мытья полов!» Месяц без денег и без связей в торгашеской стране чуть было не сломали Крезена — он запил.

Из чего гнали отвратное пойло, Михаил не спрашивал — доводилось пить самогон и пострашнее, главное, что дешево.

Все изменила та ночь возле железной дороги.

Ему было край как худо, он стоял у стены и старался не проблеваться. Мимо, стуча башмаками, пронесся мелкий шкет и скрылся в темноте тупичка напротив, следом с сопением туда забежал здоровенный детина. Когда появился третий, Крезен не запомнил, но слышал и шум драки, и разговор. Шкет предлагал сто долларов за то, чтобы его довели до дома! Сто долларов! Да на такие деньги Михаил мог прожить два, а то и три месяца! А уж когда мелкий заявил, что у них собственный дом и конюшня, штабс-капитан понял, что такое классовая ненависть. Его скрутило и вывернуло, он едва устоял, оперевшись рукой о стену.