М. Сэблетт - Красный Петушок
— Действительно, веселый народ! — заметил я.
— Знаменитый народ! — добавил Мартин. — Они покрыли моря всего мира своими судами и беспощадно нападают на галионы испанского короля — груз их, без сомнения, очень ценный.
Солнце уже спустилось довольно низко, когда первое судно вошло в гавань и бросило якорь, и множество лодок, между которыми находилась и наша, направилось навстречу и окружило его. Когда мы подошли близко, безбородый загорелый молодой человек высокого роста показался наверху и приветствовал нас на плохом французском языке, приглашая на борт. Была спущена веревочная лестница, по которой мы поднялись. Нас сразу провели в большую, комфортабельно обставленную каюту, где нас представили адмиралу флота — капитану Джону Гоукинсу, известному английскому моряку.
Это был полный, небольшого роста, но, по-видимому, большой силы человек, одетый в платье цвета сливы, немного запятнанное от морской воды. Волнистая темная бородка, коротко остриженная голова и длинный прямой нос придавали его лицу проницательный вид, в то время как жесткие ярко-голубые глаза выражали непоколебимую отвагу. Словом, то был человек, постоянно имеющий дело с человеческим мясом и сильными ударами, торговец невольниками, пират — истый моряк.
— Господа, — сказал он, встречая нас с улыбкой, — я прошел много лье не тем курсом, какой мне требовался, чтобы предостеречь вас. В то время как я производил торговлю с испанцами в Гаване, я там слышал о предполагающейся большой экспедиции под начальством Педро Менендеса, испанского адмирала, состоящей из пятнадцати судов и направляющейся сюда к вам, чтобы преследовать новую религию. Так как я сам принадлежу к этой религии, я решил прийти к вам и предложить свои услуги вашему коменданту.
Хорошо, по крайней мере, начнутся действия, — сказал Мартин.
Он рассказал капитану Гоукинсу, как обстоят дела с нами, на что тот недоверчиво покачал головой и обещал завтра посетить де Лодоньера.
— Жан Рибо? — ответил он на мой вопрос. — Нет, ничего о нем не слышал. Но он, быть может, отплыл после того, как я оставил Англию. Я уже год как оттуда. Длинное путешествие, господа, но успешное, так как я получил много денег за негров, вывезенных мною из Африки для испанских плантаций, находящихся вокруг Гаваны. Вероломные эти собаки испанцы — говорят со мною как будто дружески, но охотно перерезали бы мне, горло, если бы посмели.
Он засмеялся, его живые глаза яростно заблестели.
— Но они до сих пор чувствовали тяжесть английского оружия и почувствуют его снова. Не сомне-вайтесь в этом, они теперь осторожны по отношению к нам. Однако я был близок к смерти во время этого путешествия — в смрадной дыре порта вблизи Капа-Бланко на берегу Африки. Лихорадка одолевала меня, и наш судовой врач в течение нескольких недель не надеялся, что я выживу. Он пускал мне кровь самым жестоким образом, я еле держался на ногах и, как видите, выжил. Бог не допустил моей смерти среди язычников.
Слушая этот рассказ, Мартин с веселым блеском в глазах поздравил англичанина с его счастливой судьбой и, как он любил выражаться, с его «хорошими отношениями с Богом». Я решил, что англичанин не особенно умен, поскольку он засиял после замечания Мартина, совершенно не заметив в нем иронии. Вскоре мы с ним простились. Несколько лодок все еще находилось около судна, а по реке тем временем приближались остальные суда. Уже стало смеркаться, когда зашумели канаты, и слова команды на чужом для нас языке донеслись к нам через воду.
Мы поторопились доложить Ренэ де Лодоньеру сущность нашей беседы с английским капитаном. Наш рассказ сделал его серьезным и задумчивым…
— Мы в слишком плохих условиях, чтобы сражаться с испанцами или с кем бы то ни было. У нас много больных лихорадкой и слабых от недостатка пищи. Но если возможно у этого англичанина купить провиант, а может быть, даже судно, тогда мы отправим обратно больных и недовольных. Стоит попробовать.
На следующее утро капитан Гоукинс появился в форте в красивой одежде из ярко-желтого атласа, и нанес визит де Лодоньеру. Он повторил нашему коменданту то же самое, что сообщил нам, и де Лодоньер со страхом расспрашивал у него о силах испанцев, но англичанин ничего больше не мог прибавить. Затем де Лодоньер заговорил с ним о продаже нам одного судна, на что тот очень любезно согласился.
Что касается припасов, то я могу уступить любое количество, — прибавил он, теребя свою бородку. — Команда у меня небольшая — я потерял многих из-за болезни, — и потребности у меня малые. Он назначил низкую цену. Лодоньер сразу согласился.
— Это большая услуга, капитан, за которую я не могу в достаточной степени поблагодарить вас!
Гоукинс поклонился и заметил, что одно из его судов так пострадало во время бури, что вынуждено было возвратиться обратно в Гавану для ремонта, и прибудет попозже.
Я в то время мало думал об этом обстоятельстве, но впоследствии имел основание быть благодарным судьбе за это.
Отправляясь на следующий день засвидетельствовать Марии де ла Коста свое почтение, я нашел ее окруженной молодыми офицерами английского флота, среди которых находился тот высокий молодой человек, который вчера первый приветствовал Мартина и меня. Он единственный знал немного по-французски, так что мне стоило большого труда удержаться от смеха при виде его неловких попыток быть любезным. Высокий молодой человек играл главную роль в этом обществе, благодаря некоторому знанию языка. При других обстоятельствах я восхищался бы его прекрасной фигурой и красивым веселым лицом, но его настойчивые попытки заслужить благосклонность Марии доставляли мне мало удовольствия.
— Не находите ли вы, что этот высокий молодой человек очень красив и храбр? — спросила меня Мария после того, как англичане, после многочисленных улыбок и поклонов, наконец удалились.
— Нет, — ответил я отрывисто, — ничего особенного! Храбрость в сердце, а не в руках. Что касается его наружности, то, может быть, в глазах молодой девушки он кажется красивым, а я нахожу, что он очень неуклюж.
Почему я сделал столь злобное замечание, и сказать не могу: может быть потому, что Мария оказала мне мало внимания. Я не смотрел на нее, когда говорил, и она, недовольная, отошла в сторону.
— По крайней мере, он вел себя, как подобает мужчине, а не как надутый мальчишка, — сказала она и быстро удалилась.
Гнев мой смягчился, я готов был броситься за нею и молить простить мою грубость, но гордость удержала меня.
«Она не должна была обижаться», — подумал я, забывая в своей молодой спеси, что я сам виноват. Дьявольски упрямый характер де Брео мешал мне сознаться в своей вине.
