Явлат Ильясов - Месть Анахиты
Лишь теперь подоспел военный трибун Петроний.
— Я, кажется, убил его? — смущенно сказал проконсул.
Петроний успокоительно погладил его по руке, по плечу. И Красс доверчиво потянулся к нему, благодарный за участие.
— Разве Александр Великий в минуту благородного гнева не сразил строптивца Клита? Самого Клита!.. А это… — Петроний, небрежно отметая, махнул ладонью. — Подумаешь, какой-то варвар.
Красс отшатнулся.
И Петроний, весьма довольный своей находчивостью, как уместно, впопад, вспомнил он исторический случай, хитроумно приравняв Красса к Александру. — удивился, отчего вдруг проконсул вмиг охладел к нему.
Он-то уже надеялся если не на денежную награду, то хоть на милостивую улыбку…
— Эх, угодник! — сокрушенно вздохнул подошедший Эксатр. Ядовитый человек! — Брякнул некстати. Погоди, он тебе покажет. Клит был героем, другом Александра, его молочным братом. Такого убить — не бесчестье. А Красс уложил беднягу проводника, чье имя никто не знает. И которому должен пять драхм.
Гора родила мышь. Поступка не получилось. И Красс, осатанев, приказал легату Октавию:
— Общую тревогу!
Взревели буцины.
«Завести бы вас…» — подумал зло Фортунат, когда его, позорно наказанного, вызвали из обоза — показывать дорогу.
Опять тащиться по адской жаре с больной головой, а теперь еще и со спиной, исхлестанной в кровь. Соленый пот разъест ее до костей. Ни согнуться, ни повернуться. Держись прямо, смотри перед собой. Будто кол у тебя внутри. Вколотили солдатскую выправку…
— А где проводник?
— Сбежал.
«Хорошо сделал. Я бы тоже… Но куда?»
Ночь застала войско у спуска в долину. Без огней, без других признаков жизни, она лежала перед Крассом черной загадочной пропастью. Но в этой густой черноте таилась угроза. Показалась луна, речка блеснула начищенным панцирем, в ней замелькали, сверкая, мечи острых бликов.
Легион расположился на холмах. Строить лагерь на ночь не стали, просто огородились на случай нападения повозками, приткнув их тесно одну к другой. В глубоких лощинах между холмами солдаты живо нарубили сухой верблюжьей колючки. Она, неказистая, тонкая, с треском горела жарким, прямо-таки «адским» огнем, который применяют в морских боях и при осаде крепостей.
Не было песен, не было шуток и смеха. Кровь пролилась, все пахло кровью: хлеб, воздух, вино, вода. Сколько ее прольется завтра?
Красс, хмуря чело, долго ходил за кострами. Телохранители держались поодаль. Пусть видят солдаты, что их предводитель не дремлет. Он с ними. Он бдит. Он готов к великому подвигу.
— Лег бы ты спать, господин, — осмелился подойти к нему Эксатр. — В твоем возрасте нет ничего лучше отдыха.
— Прочь, — прошипел господин. — Занимайся своим делом. Записывай.
— Что? — удивился раб. — Пока что нечего записывать.
— Разве ты не слышишь? — вскинул руку воитель. И она от света костра окрасилась кровью.
Отовсюду до них доносился прерывистый, тонкий, со звоном, визг: солдаты точили мечи и наконечники метательных копий.
— Завтра мы осадим Зенодотию, — важно изрек проконсул.
— Одного легиона, пожалуй, не хватит, — вздохнул Эксатр с притворной озабоченностью. — Против такой-то твердыни! Может, нужно было поднять всю армию?
Он пожал плечами, отошел. Опустился наземь у костра, понурил голову. Когда человек сам себе дурак, это, скажем, терпимо. Но если дурак берется решать судьбу многих тысяч людей, тут уже не до шуток.
Сверкнул навстречу восходящему солнцу серебристый орел на толстом древке — отличительный знак легиона. Как и настоящий орел, он смотрел, вскинув крылья, прямо на солнце и, насупившись, угрожал ему кривым хищным клювом.
Войско в четком строю начало переправу.
Пропустив девять когорт с сигнумами — знаками в виде раскрытой руки или какого-либо животного на древках, увешанных венками и лентами, Красс в повозке сам тронулся в путь.
С реки сошел туман. Течение унесло густую песчаную муть, поднятую войском, и сквозь неглубокую прозрачную воду стало видно, что там, где оно прошло, образовалось на дне широкое поперечное углубление, будто здесь протащили большой круглобокий корабль.
Возница оглянулся нахозяина. Красс не выспался, мерз и потому был раздражен.
— Я возьму левее? — спросил возница. — Чтобы не вымокнуть в яме. Вода сейчас… — Он зябко повел плечами. — Если мне скажут: «Там, на дне, пять монет, достанешь — будут твои», — не полезу.
— Осел! Кто заставит? Здоровье дороже денег…
Красс, нахохлившись, смотрел на дно. Пестрый галечник, желтый, красный и черный. Дно просвечивает сквозь стеклянную воду чешуйчатым бронзовым панцирем.
И вдруг, уже на середине речки, что-то блеснуло, там на дне. По-особому блеснуло. Знакомый блеск!
— Стой!
Красс низко свесился через край повозки, всмотрелся в маленький круглый предмет, отливающий в изумительно ясной воде металлическим белым блеском. О, Красс знает в нем толк…
Он сразу забыл, что сказал перед этим вознице. Не отрывая глаз от правильного белого кружочка, так непохожего на продолговатую плоскую тусклую гальку, проконсул быстро сбросил плащ, развязал ремни сандалий.
Вода обожгла ему босые ноги. И впрямь холодна! Но теплый белый кружочек грел ему старое сердце. Красс наклонился, погрузил руку до плеча в студеную воду, осторожно, чтобы не упустить, подобрал монету.
Хм… Последнего римского чекана. Таких еще нет в ходу в провинциях. Монеты этого выпуска при себе имеет лишь Красс.
Он вспомнил, как позавчера выдал сирийцу-проводнику пять драхм задатка.
Значит…
Что же это значит?
— Убери свою проклятую повозку! — взревел Красс. — Не загораживай свет.
Возница хлестнул лошадей и шарахнулся в сторону вместе с повозкой. И угодил-таки в яму. Но в ней оказалось не так уж глубоко. Во всяком случае, ног своих возница не промочил.
Вода доходила Крассу до колен. Он стоял в ней, выжидательно наклонившись и вытянув шею, весь звенящий от напряжения, как галл-рыбак на реке Пад, глушащий рыбу острогой.
Вот они. Вторая, третья, четвертая. Сиротливо лежат друг от друга поодаль, на дне ледяного потока. Бедняжки. Ваше место в человеческой теплой руке, в его кошельке.
И он крайне бережно, — не уронить бы и не потерять, — выудил свои монеты, вытер полою хитона и сунул их в сумку на поясе.
Сириец, похоже, был человеком себе на уме. Хорошо, что Красс уничтожил его. А то натворил бы он бед…
Где же пятая? Она где-то здесь. Может быть, запала ребром меж двух галек, и потому не видно ее. Красс осторожно, будто касаясь горячих углей костра, раздвигал стопой и разглаживал мелкие камни. Монета не показывалась.
