Вениамин Вахман - Проделки морского беса
Швед объяснял: не все бастионы с приморской стороны одинаковы. Полукруглый бастион-барбикан очень старый, ровесник замку. Остальные, видно, построены позже, когда укрепляли форштадт.' Море подступает к самым стенам. В непогоду брызги летят наверх, попадают даже на двор.
— А ты плохой солдат, вахмистр Юрген Кранц, — вдруг неожиданно сказал генерал. — Я твоей брехне верить не собираюсь. Солдат, который бежит к неприятелю, забыв воинскую честь, просто дезертир и трус.
Перебежчик вскочил, словно его подбросило пружиной. Оба гренадера крепко схватили его за руки.
— Я не трус! — сдавленным голосом сказал Кранц. — Я никогда не был плохим солдатом. Меня наградили медалью за храбрость. Но шведскому королю я служить не обязан. Мы, весь полк, куплены; мы не шведы, а гессенцы; нас насильно захватили, насильно сдали в солдаты, а потом князь продал нас шведам.
— Вот как! — генерал казался очень заинтересованным. — Рань- ше-то было иначе. Раньше шведы своих людишек отдавали внаем. Их солдаты дрались за французов и за других. Выходит, оскудне- ли… Так, так, Юрген Кранц. Но отчего ж ты все-таки к нам подался?
— У вас кавалеров не бьют. У вас чтят военные заслуги. А у нас меня дважды стегали плетью, дважды с тех пор, как я вернулся после того случая, когда нас связали и милостиво оставили в лесу. Вот они! — он подбородком кивнул на фенрихов. — С разведки вернулся только наш разъезд, а два других дезертировали. Я давно решил бежать и вот воспользовался суматохой, когда выгоняли лошадей. Вскочил на своего вороного, ну и…
Генерал встал.
— Ладно, Кранц! Пойдешь в обоз к шведскому табуну, подсобишь. А дальше видно будет. Захочешь служить — примем, не обидим. — Он махнул гренадерам. — Отведите его, да не держите, словно колодника. Пусть живет на свободе.
Пленного увели.
— Это ты, что ли, ему сказал, что у нас кавалеров не бьют? [5] — спросил генерал у Елизара и усмехнулся.
Правдивый от природы Елизар почувствовал себя неловко, точно бы ребенка обманывал.
«Неужто этот верзила так уж поверил ему, что есть армия, где солдат не учат и кулаком, и батогами, и розгой? Как же без этого: забалуются, как их заставишь воевать? Даже в любимом царевом Преображенском полку недели не проходило, чтобы солдат-другой не выл истошным голосом, прикрученный к деревянной кобыле… Драли не только рекрутов, — случалось, доставалось и старослуживым».
— Я не говорил, что вовсе не бьют… Я сказал — кавалеров орденских… по царскому указу…
— Ну так что ж ты закраснелся, словно девка? — засмеялся генерал. — Правду же сказал: есть такой указ… Ты другое ответь мне: чего все в разговор встрять норовил? Я видел…
— Да знаем мы toro лазутчика. То не просто Кружальский, — Лех-Кружальский, Бонифатька! Это цесарского графа человек, — не вытерпел Аким.
Генерал даже в лице переменился, сразу стал серьезным.
— А вы не обознались, молодчики?
Елизар и Аким наперебой стали рассказывать обо всех происшествиях в Маргаретенштадте — как Бонифатий дважды из рук ушел и у них и у гевалтигера Павлова.
— Да, злодей изрядный… Такого голыми руками не возьмешь, — покачал головой инженер. — Это весьма нам досадно, что он убег к шведам.
— Иваныч, — перебил его генерал, — а ведь это мы с тобой маху дали. За морской стороной не глядим. Вот и ездят там всякие.
— Так как за морем уследишь? Галер нет, людей нет…
— Ан, есть. Вон они, двое моряков. Да и огарковские матрозы тут болтаются. Вот что, господа фенрихи, сей же час сбирайте пожитки, а я наряжу подводу. Поедете в ближний тыл, заберете команду. Там у нас есть людишки, вернулись из гофшпиталей, да из обоза я приказал лишних отчислить. С ними займете рыбачью деревню, что там на берегу, да вообще всю береговую линию. И разведайте заодно, нет ли с той стороны слабины, может, мы не одного этого Леха не доглядели? Может, и еще Кружальские пожалуют.
Глава 12
ВЕЛИКА ФЕДОРА, ДА ДУРА
С вечера в крепости полыхал пожар. Мечущиеся отблески пламени выхватывали из тьмы то остроконечный готический шпиль лютеранской кирхи, то мрачный контур башни, черепичные кровли, трубы, зубцы на стенах.
У осаждающих стреляла только одна мортирная батарея. Огненные дуги то и дело прочерчивали темное небо. Раскаленные добела в кузнечных горнах[6] ядра падали на крыши домов, казарм, складов, вызывая новые пожары, а иногда и взрывы.
С моря натянуло густой туман. В тумане утонул лагерь, разбитые дома окружавшего крепость поселка, деревья. Только высокие крепостные бастионы выпирали над зыбкой пеленой, да еще кое-где торчали кроны сосен.
Но лагерь жил, глухо шумел. В промежутках между выстрелами мортир доносился то стук топора, то сердитая отрывистая команда или чавкание грязи под ногами бредущих куда-то людей.
По одной из улиц прибрежного поселка вразброд шагала рота солдат. Впереди ехали трое конных драгун — проводники. Люди шли медленно, с трудом вытягивая ноги из липкой грязи, конным то и дело приходилось останавливаться, поджидать пехоту. Возле какого-то полуразрушенного дома с проваленной кровлей драгуны свернули. Шедший за ними Елизар в плаще и надвинутой на самые глаза шляпе с обвислыми от сырости полями обернулся к солдатам, хрипло скомандовал:
— А ну, подберись, веселей ходи, государева служба! Господа капралы, не зевать! Глядеть в оба.
Шли еще долго. Мимо смутно видневшихся в туманном мареве телег, палаток, размазанных светлых пятен костров. Навстречу потянуло влажным морским ветром. Ветер словно подтолкнул туман, он заклубился, сдвинулся. На миг мелькнуло небо, темная полоса моря, какие-то развалины. Под ногами грязь сменилась мокрым песком, идти стало легче. Прыткая волна с шуршанием доползла чуть не до самой тропинки, немного не дойдя, схлынула назад.
Старший из драгун остановился. С тем превосходством, с которым конники всегда обращаются к пехоте, фамильярно сказал:
— Вот здеся, господин ахфицер, караульный пост у пяхотных. Вона в той будке.
Офицер огляделся. Пузатые, не русского облика рыбачьи лодки из-за мелкой воды лежали, повалившись набок. Некоторые были вытащены на песок, стояли на килях, подпертые со всех сторон жердями, похожие на водяных пауков. Торчали вбитые в землю и в воду сваи. Стал виден сложенный из крупных булыжников волнолом и возле него — полузатопленный трехмачтовый корабль. Корабль выдвинулся кормой на песок. Высокую корму украшала затейливая резьба,, выпуклые фигуры морских богинь. Богини держали воздетые к небу кованые фонари, напоминающие вазы. Средний из трех фонарей был заметно погнут.
