Павел Лагун - Капитан Сорви-голова. Возвращение
— Так вот, относительно второй части задания. Точнее будет сказать, она станет первой, если, конечно, вы согласитесь. Я не могу и не смею вам приказывать. Я могу только попросить сам и передать слова Луиса Бота. Он, естественно, имел в виду не вас, а того, кто решится выполнить его просьбу с риском для свободы, а может быть, и жизни.
— Рисковать жизнью мне приходилось неоднократно, генерал, — спокойно сказал Сорви-голова, — излагайте суть вашего задания или просьбы, как хотите. — Недалеко отсюда, под Блюмфонтейном, находится концентрационный лагерь женщин и детей. До него отсюда по прямой около семидесяти километров. Нужно будет проникнуть в этот лагерь и вызволить из плена… внучку президента Крюгера… Жан Грандье удивленно поднял брови.
— Как же внучка президента попала в руки англичан? Ведь, насколько я знаю, вся его семья уехала с ним в Европу.
— Да, но, как видите, не вся. У президента Крюгера — три внучки. Две девушки как девушки: занимались они вязаньем, рукоделием, домашним хозяйством. А вот последняя младшая Жориса — оказалась необыкновенной: она сбежала из дома на войну, переодевшись мужчиной. Такие случаи иногда встречаются: решают девицы повоевать. Но их быстро раскрывают и возвращают в родительский дом. Но Жориса непонятным образом убереглась от разоблачения. Она воевала сначала под Ледисмитом, а затем под Кимберли. Там вместе с армией Кронье она попала в плен. Вот только тут англичане и распознали, что она девушка. Но кто она на самом деле, Жориса не сказала. Ее сначала держали на ферме вместе с захваченными женами бойцов генерала Кронье, а затем, когда Китченер приказал создавать лагеря для женщин и детей, Жорису отправили в этот лагерь. Только тогда выяснилось, что она — внучка Крюгера. У нас в лагере есть осведомитель. Через него мы узнали, что Жориса там. Уезжая в Европу, Крюгер попросил Луиса Бота узнать о судьбе своей внучки. Мы уже предлагали за ее освобождение приличный выкуп. Но англичане, по неведомым нам причинам, не соглашаются. Не соглашаются они и на обмен даже на несколько пленных офицеров.
— А какова же моя конкретная задача? — спросил Жан. — Вы в вашей форме и с вашими документами легко проникнете в лагерь, отыщите там Жорису и по подложному предписанию увезете ее с собой в то место, где будет ждать вас отряд, с которым вы и отправитесь в Трансвааль к Луису Бота с секретным пакетом и внучкой президента.
— А возглавлять этот отряд будем мы, — сказал Пиит Логаан, показывая на себя и комманданта Поуперса.
Глава II
Они скакали по вельду уже более часа. Небольшой конный отряд, экипированный по всем правилам длительного похода. У каждого имелась вторая запасная лошадь, к седлу которой был привязан мешок с продуктами, фляга с питьевой водой, войлочное одеяло и карабин с сумкой, набитой патронами. На запасной лошади Хаессена висел зачехленный пулемет, а у Отогера две коробки с пулеметной лентой. Кстати, выяснилось, почему замолчал пулемет Хаессена в том бою возле реки. В горячке боя заряжающий Отогер всунул ленту обратной стороной и пулемет заклинило. Отогеру было стыдно до сих пор за свою промашку, и он скакал молча, опустив рыжеволосую, курчавую голову, не глядя по сторонам. Остальные буры тоже были не особенно разговорчивы. Чернобородый Строкер ехал рядом со своим приятелем Пиитом Логааном, с которым они изредка перебрасывались незначительными фразами на африкаанс. Пастор Вейзен двигался чуть в стороне. Его лицо казалось возвышенно-непроницаемым. Только губы еле заметно шевелились, словно Вейзен читал какую-то молитву. Так, скорее всего, и было. В самый последний момент к отряду примкнул полицейский лейтенант Спейч. Он сказал, что решился на этот поход добровольно, но принял он это решение после того, как побывал на приеме у Девета и они долго беседовали. Он старался ехать, как можно ближе к Жану Грандье. То ли его назначили личным телохранителем капитана Сорви-голова, то ли он просто наблюдал за ним. Пока было непонятно. Оживленными казались только французы да горнист Ольгер фан Шейтоф, который, судя по раскрасневшемуся лицу и слегка затуманенным глазам, перед выездом из Моодорпа успел с утра пораньше приложиться к своей фляге, в которой булькала явно не вода. Он несколько раз пытался заговорить с замыкающим движение Эдвардом Фардейценым, но тот с высокомерным выражением на лице односложно отвечал на фразы горниста, труба которого висела у него за спиной. Для чего он взял ее в поход было непонятно. Может, просто не хотел расстаться с любимым инструментом? Возглавлял движение коммандант Поуперс. Правая рука его висела на перевязи, но говорили, что он умело мог стрелять и с левой руки. На левую сторону он и перевесил револьверную кобуру и последнее время частенько поглядывал в бинокль, обозревая впереди бескрайний степной горизонт, покрытый начинающими уже рыжеть высокими травами. В любой момент могли показаться конные разъезды англичан, а столкнуться с ними не входило в планы маленького бурского отряда. Отряд двигался к совершенно определенной цели: в пятнадцати километрах от концентрационного лагеря находилась разрушенная и сожженная англичанами ферма, где отряд будет ждать возвращения капитана Сорви-голова с рискованного и даже, наверняка, смертельного задания. Ведь по законам военного времени переодетый в военную форму противника шпион или диверсант, не мог являться военнопленным и приговаривался к расстрелу. И Жан Грандье был прекрасно осведомлен об этом законе. Но все же он шел на риск. Он привык рисковать. Так уж он был устроен. До фермы оставалось примерно километра два, когда Поуперс заметил в бинокль большой отряд кавалеристов, движущихся по проселочной дороге навстречу бурам. Что это англичане, сомнений не было. Когда они приблизились, в бинокль стали заметны серо-зеленые доломаны и каски с конскими хвостами на макушке. Драгуны. Человек шестьдесят-семьдесят. Они, видно, тоже заметили маленький бурский отряд, и с шага перевели коней на крупную рысь, по ходу движения растекаясь полумесяцем, чтобы взять в кольцо взвод противника. Этого только не хватало.
— Быстрее к ферме! — закричал, привстав на стременах, Поуперс. — В поле они перебьют нас, как куропаток!
Все дали своим коням шенкеля. И началась бешеная скачка. Драгуны находились в полутора километрах от отряда Поуперса, и кони их выглядели свежее. И скакали они налегке, без привязанных к дугам запасных лошадей и поклаже на них. Бурский отряд растянулся длинной неровной цепочкой. Сразу же стали отставать пулеметчики со своим тяжелым грузом. Да и Поль с Леоном, не привыкшие к интенсивной скачке, не могли справиться каждый с парой своих лошадей. Запасные кони на короткой привязи то отставали, то вырывались вперед, мешая основным лошадям ровно и быстро бежать. Расстояние между двумя отрядами неуклонно сокращалось. Драгуны на ходу сняли со спин карабины и открыли по бурам огонь. Пули засвистели над головами преследуемых. Но, как обычно при скачке, меткостью стрелявшие не отличались. Скорее всего, стрельба носила психологическое значение: посеять панику. Но этого стрелявшие вряд ли добились. Они имели дело хоть не с профессиональными военными, но с людьми мужественными. И их не испугало привычное пение смерти. И все же необходимо было что-то предпринимать. Если скачка продолжится в таком же темпе, то избежать открытого боя в чистом поле будет невозможно. А тут у англичан — подавляющее преимущество. С близкого расстояния они не промахнутся и уничтожат весь отряд специального назначения в самом начале похода. Такого развития событий допускать было нельзя. Это прекрасно понимали все. И тогда коммандант Поуперс, скачущий впереди, увидев в стороне небольшую лощину, повернул туда свою лошадь. За ним устремился и весь остальной отряд, скрывшись от глаз неприятеля. Всадники остановились и через минуту, по знаку Поуперса, повернули в обратную сторону, оставив на другом склоне лощины пулеметную засаду, спрятанную в кустах. С пулеметчиками остались Логаан и Шейтоф. Остальные спешились по другую сторону лощины и, укрывшись за крупами лошадей, приготовились к бою. Через несколько минут около сорока английских драгун на полном скаку спустились в лощину и тут же попали под перекрестный огонь. Англичане валились с лошадей под точными выстрелами. Раненых среди них не было. Все они были убиты в течение одной-двух минут. Кони, лишенные седоков, с диким ржанием уносились в степь. Оставшиеся человек двадцать-тридцать из дальней группы окружения, услыхав выстрелы, поспешили на помощь своим. Их тоже встретили дружным ружейно-пулеметным огнем, уложив на месте десятка полтора. Бойня получилась ужасная. По лощине ручьями текла кровь, в которой в беспорядке валялись красивые молодые парни с дырками во лбах и груди. Полю Редону было страшно и отвратительно. Он так же, как и Леон Фортен, ни разу не выстрелил. Сорви-голова обратил на это внимание, но ничего не сказал, понимая состояние своих друзей, впервые попавших на войну. На войне убивают и убивают порой безжалостно. К такому нужно еще привыкнуть. Сам же Жан стрелял без промаха, словно в тире. Англичане успели сделать в ответ всего несколько выстрелов, ранив одну лошадь, да пуля пробила шляпу на голове пастора Вейзена, который, даже стреляя по врагу, читал про себя молитвы, прося у Бога прощения. Разгром английских драгун был быстрым и ужасающим. Оставшиеся в живых десять-пятнадцать человек поспешно повернули своих коней и дали стрекача, потеряв по дороге еще троих, убитых в спину. Победители снова уселись на коней и, стараясь не смотреть на гору трупов, поспешно покинули место боя. Но поехали они не в сторону фермы, а под прямым к ней углом, чтобы сбить с толку удравших драгун, которые остановились на безопасном расстоянии и стали наблюдать за уходящим по вельду бурским отрядом, разгромившим их дозор. Пришлось делать большой крюк. Солнце стояло уже высоко и пекло нещадно. Только широкополые шляпы защищали от палящих лучей. Под копытами коней шелестели высокие травы, которые им доходили до щиколоток. Горизонт впереди, словно мираж, колыхался и растекался в жарком воздухе. Хотелось пить, и кое-кто уже приложился к фляге. Особенно постарался Шейтоф. Он был изрядно навеселе и затянул какую-то протяжную бурскую песню. Буры подхватили ее негромко, но довольно дружно. Французы, не зная слов, помалкивали. Поуперс постоянно оглядывался, и когда англичане исчезли с горизонта, повернул отряд назад к ферме. Он хорошо знал эти места, и потому отправился вместе с отрядом трансваальцев в качестве не то командира, не то проводника. Сперва показались запущенные, поросшие сорняком поля с уцелевшими негритянскими хижинами. В них, естественно, никто не жил — негры давно разбежались. Над полем на небольшой высоте парила пара орлов-падалыциков. Видно, заприметили какую-нибудь дохлятину. Здесь ее сейчас много. Наконец, отряд приблизился к постройкам фермы. Вернее к тому, что от них осталось. Лучше всех сохранился остов большого каменного дома с высокой голландской крышей, покрытой закопченной красной черепицей. Внутри дома все выгорело. Стекла окон лопнули от огня. Стены покрылись черной копотью. Деревянные крыши загонов для скота, зернового сарая и других помещений сгорели и обрушились. Высокая каменная стена в некоторых местах оказалась проломленной. Одна створка больших тяжелых ворот валялась на земле, вторая еле висела на петле. Англичане поработали здесь "на славу". Впрочем, и другие окрестные фермы выглядели не лучше. Тактика "выжженной земли" применялась на практике с усердием и методичностью. Отряд въехал через сорванные ворота и спешился за домом. В дальнем углу двора находился колодец, оказавшийся целым, не засыпанным. И даже сохранилось ведро. Лошади были напоены. Люди умылись и улеглись, расстелив одеяла, на траве в тени дома. Открылись вещевые мешки, появились куски вяленого мяса, билтонга, горбушки ноздреватого маисового хлеба резались ножами. Буры, уставшие после полудневного перехода и кровопролитного короткого боя, закусывали, запивая незамысловатый обед, кто водой, кто кафрским пивом, а кто, как фан Шейтоф, слегка приложился к фляге с самоварным виски, названным в этих местах "зельфхааст". Велась неторопливая беседа. Трансваальцы отдыхали и расположились они здесь надолго, до возвращения капитана Сорви-голова. Если же он не вернется к утру, то коммандант Поуперс отправится с английским секретным пакетом уже без Жана Грандье. Французы и три бурских офицера сидели тесной кучкой. Им нужно было обсудить все детали предстоящей операции по проникновению в концентрационный лагерь. Решили не отправлять Жана одного. Это очень рискованно. Нужна подстраховка. Фанфан высказался сразу в свою пользу:
