Понсон Террайль - Тайны Парижа
– Когда вы отправляетесь? – спросил его генерал.
– Завтра утром, в почтовой карете. Рювиньи обрадовался.
– Отлично! – сказал он. – Быть может, вы уделите в вашей карете и мне местечко до Парижа.
Генерал боялся одиночества и был очень рад, что случайно встретил попутчика.
Шевалье д'Асти и генерал пообедали вместе. Вопреки своим аристократическим привычкам, де Рювиньи искал забвенья в стакане шампанского, и это удалось ему отчасти. К тому же шевалье был весел, остроумен и насмешлив.
Как провести долгий вечер в провинции? Д'Асти разрешил этот вопрос, предложив генералу пойти в театр. В этот вечер давали «Семирамиду»; играла итальянская труппа. Генерал согласился.
– Я приказал уже оставить два места в оркестре, – сказал шевалье, – рассчитывая, что вы пойдете со мною.
Говоря это, он фамильярно взял под руку генерала и потащил его в театр.
На тротуаре, у отеля, слуга многозначительно поклонился д'Асти, который быстро шепнул ему на ухо.
– В Большом театре.
Не успели генерал и его спутник пройти длинную улицу, составляющую гордость марсельцев, как лакей дошел до противоположного конца ее и исчез за углом улицы св. Людовика.
Генерал де Рювиньи шел под бременем своего горя; он вошел в зрительный зал и дошел до своего места неровной и резкой походкой человека, который под влиянием овладевшей им мысли безразлично относится к окружающему, и обвел переполненный публикой зал и сцену, где в ту минуту находилась вся труппа, мрачным взглядом человека, всецело ушедшего в самого себя. Но скоро таинственное влияние чудной музыки подействовало и на его страшно натянутые нервы и затуманенный мозг, и генерал де Рювиньи почувствовал, как у него наступает приятная, хотя и печальная реакция, которая часто овладевает наиболее удрученными душами. Помимо воли глаза его наполнились слезами, сердце застучало, и он вспомнил Марту… Он увидал ее, прекрасною и чистою… и ему показалось, что ему приснился сон…
Вдруг имя, произнесенное позади него, названное небрежным тоном, долетело до его ушей, и генерал, быстро обернувшись, увидал двух человек, сидевших за ним. Одному из них было лет пятьдесят; он был одет во все черное, в петлице у него была ленточка Почетного Легиона. Он рассеянно смотрел на сцену. Другому было лет двадцать девять или тридцать; он был страшно бледен, и генералу показалось, что он когда-то видел этого человека, еще в ту пору, когда тот был юношей.
– Итак, – сказал человек с орденом, продолжая лорнировать примадонну, – вы видели беднягу Лемблена?
Услышав это имя, генерал быстро повернулся в то время, как дрожь негодования пробежала по его телу.
– Я оставил его в Париже; теперь он счастливейший человек в мире, – ответил молодой человек, опустив глаза.
Сердце генерала страшно забилось, и он начал прислушиваться с холодным потом на лбу. В это время д'Асти спокойно рассматривал в бинокль красивых женщин, находившихся в зале.
– Бедный Гектор Лемблен, – продолжал человек с орденом, – судя по вашим словам, он сделал страшную глупость.
Сердце генерала замерло.
– Да, действительно, – согласился молодой человек.
Он говорил скорее тоном школьника, отвечающего заученный урок, нежели рассказчика. Но генерал был слишком взволнован, чтобы обратить на это внимание.
– Значит, он дезертировал.
– Да.
– И вернулся в Париж?
– Да, полковник; там его ждала женщина.
– Хороша она?
– Я видел ее только раз.
Если бы в эту минуту оркестр сделал паузу, то можно было бы расслышать, как бьется сердце у генерала Рювиньи.
– Ну, и что же, как вы ее находите?
– Я нахожу ее очаровательной.
– Известно вам, как ее зовут?
При этом вопросе генерал почувствовал, как у него закружилась голова.
Если бы он был в мундире, то он вонзил бы шпагу в грудь молодого человека раньше, чем имя этой женщины слетело с его губ.
– Баронесса де Рювиньи.
Едва молодой человек произнес это имя, как занавес опустился, и генерал, обернувшись, схватил его за руку и сказал:
– Сударь, не угодно ли вам последовать за мною?
Де Рювиньи был страшно бледен от негодования. Казалось, он растерзает молодого человека, если тот осмелится не последовать за ним.
Молодой человек утвердительно кивнул головой и пошел вслед за генералом. За ними шли на некотором расстоянии двое: человек с орденом и шевалье д'Асти.
Генерал увлек своего противника в угол залы.
– Сударь, – сказал он ему, – вы владеете тайной, которая, дойдя до меня, становится вашим смертным приговором.
Сказав это, генерал ударил его по щеке перчаткой.
– Я барон де Рювиньи, – прибавил он.
– В таком случае, милостивый сударь, – отвечал незнакомец, бледный, как мертвец, – до завтра, ровно в семь часов, за Ботаническим садом. Я оскорблен и выбираю шпагу.
Затем, бросив визитную карточку к ногам генерала, он взял под руку человека с орденом и вышел из фойе.
Генерал поднял карточку, даже не взглянув на нее, и побежал к д'Асти.
– Шевалье, – сказал он, – я дерусь завтра утром, в семь часов, на шпагах; бой будет насмерть. Вы мой секундант. Не расспрашивайте меня и ни о чем не старайтесь узнать. Пусть эта страшная тайна останется между мной и моим противником.
Генерал де Рювиньи взглянул на карточку своего противника и прочитал: «Маркиз Гонтран де Ласи».
– Гонтран де Ласи! – вскричал он. – Сын лучшего моего друга, сын человека, спасшего меня три раза от смерти. Ах!..
Генерал зашатался, как человек, которого поразил удар грома, и оперся на д'Асти, чтобы не упасть.
– Пойдемте, – прошептал он хрипло, – пойдемте… Я боюсь сойти с ума!
XVII
В то время, как генерал уходил из театра под руку с шевалье д'Асти, Гонтран де Ласи – это действительно был он – тоже вышел из театра в сопровождении полковника Леона, которого читатель, без сомнения, уже узнал. Они направились по улицам Сент и Парадиз к отелю, находившемуся на углу площади Бонапарт.
Гонтран вошел в комфортабельное помещение в нижнем этаже, где он с утра поселился вместе с Леоной, и прошел в залу, примыкавшую к спальне. Гонтран был бледен, глаза его лихорадочно блестели. Полковник, наоборот, был холоден и спокоен, как человек, вполне довольный собою. Он даже насвистывал сквозь зубы финал из последнего акта «Семирамиды».
– Полковник, – сказал де Ласи, бросаясь на оттоманку, – понимаете ли вы, что мы сделали подлость!
– Это несчастное совпадение!..
И полковник спокойно пожал плечами.
– Убить его, – продолжал Гонтран, – разве это не значит оскорбить память моего отца?
– Согласен! Но разве вы не замечали, – холодно продолжал полковник, – что когда возвышенные чувства вмешиваются в прозу нашей жизни, то мы делаем глупости?
