Сергей Шведов - Бич Божий
– Плацидия спит с высокородным Бонифацием, и этому есть свидетели! – привела свой последний и, как ей видимо казалось, убийственный аргумент Пелагея.
– Комит Бонифаций – не демон, – мягко возразил племяннице Аспар. – Он христианин, пусть и не всегда соблюдающий правила, предписанные религией. Но, в конце концов, все мы грешники. И чрезмерная святость порой оборачивается гордыней, одним из самых осуждаемых Церковью грехов.
Сиятельная Пелагея приняла выпад Аспара на свой счет и в своей подозрительности была права. Магистр пехоты, сын франка Бастого, сумевшего выдать за божественного Аркадия свою красавицу дочь, всегда настороженно относился к властной племяннице. А что касается евнуха Евтапия, то он его терпеть не мог и с удовольствием вздернул бы этого проходимца на ближайшем суку.
– Из Медиолана пришла скорбная весть, – сказал Аспар, с приличествующим случаю выражением лица, – скончался божественный Гонорий, император Великого Рима, мир его праху.
Божественный Феодосий никогда своего родного дядю не видел, зато очень хорошо знал, что тот потратил немало средств и усилий, дабы отпихнуть племянника от власти. Тем не менее правитель Византии перекрестился и даже прочитал молитву, смешно шевеля тонкими бледными губами.
– Императором Рима объявлен некий Иоанн, – продолжал Аспар удивлять племянника новостями.
– А кто он такой, этот Иоанн? – спросил божественный Феодосий.
– По моим сведениям, полное ничтожество, – развел руками Аспар. – В последние годы он разделял ложе с Гонорием, и тот якобы называл его своим сыном.
– А разве мужчины спят с мужчинами? – поразился Феодосий.
– Так ведь и женщины спят с женщинами, – попробовал отшутиться Аспар, смущенный наивностью племянника, и вызвал тем самым искренний гнев Пелагеи:
– Стыдись, сиятельный магистр!
Положим, Аспару, имевшему пятерых сыновей, стыдиться было абсолютно нечего. К мужчинам он относился равнодушно, предпочитая им слабый пол. А вот про евнуха Евтапия он мог бы многое рассказать Феодосию и Пелагеи, но счел это неуместным в данной ситуации.
– Я упомянул об этом прискорбном обстоятельстве только потому, что наглость самозванца, претендующего на родство с божественными Флавиями, переходит все границы. Но, быть может, ты, сиятельная Пелагея, готова признать срамника своим двоюродным братом?
На безбородом лице евнуха Евтапия досада была написана столь яркими красками, что Аспар невольно усмехнулся. По его сведениям, магистр двора уже успел снестись с префектом Иовием, не без пользы для своей мошны. Евтропий перетянул на свою сторону Пелагею и теперь собирался заручиться поддержкой не склонного к воинственным жестам императора.
– Война Константинополя с Римом погубит империю, – строго глянула на краснеющего брата Пелагея. – Возможно, Иоанн грешный человек, но кого мы можем предложить Вечному Городу взамен? Наш двоюродный брат Валентиниан, сын Константина и Плацидии, слишком мал, чтобы вершить дела империи, а его мать не способна справится даже со своими страстями. Тебе, мой божественный брат, придется иметь дело не с ничтожным Иоанном, а с лучшими полководцами Запада, Иовием и Литорием, а также с Римским Сенатом, уже одобрившим этот выбор.
Аспар был вынужден признать, что Пелагея рассуждает вполне здраво. Ссора с Римом могла дорого обойтись и самому Феодосию, и Византии. Гунны кагана Ругилы не замедлят воспользоваться этой, по сути, междоусобной борьбой, а у Константинополя слишком мало сил, чтобы сражаться с двумя врагами сразу.
– Я бы выждал, – подсказал племяннику Аспар выход из сложной ситуации. – Не стал бы говорить ни «да» ни «нет». С признанием Иоанна мы всегда успеем. А под это признание, если оно, конечно, последует, неплохо было бы выцарапать у Рима Илирик, которым Запад владеет не по праву.
Феодосию совет сиятельного Аспара понравился, ну хотя бы тем, что избавлял его от необходимости принятия немедленного решения. Император Востока обладал очень многими ценными качествами – он прекрасно рисовал, его почерку завидовали все каллиграфы империи, но решительность не была определяющей чертой его характера. И в данном конкретном случае, по мнению Аспара, это пошло скорее на пользу делу, чем во вред.
Сиятельная Плацидия была недовольна приемом, оказанным ей в Константинополе. Племянник Феодосий был, по ее мнению, полным ничтожеством, племянница Пелагея – набитой дурой. К сожалению, эта дура претендовала на то, чтобы вершить дела не только на востоке империи, но и на западе. И вершить их отнюдь не в пользу своей даровитой тетки. Галла Плацидия, чудом выскользнувшая из смертельной ловушки, устроенной ей изменниками-магистрами, приехала в Константинополь практически без средств, с двумя молодыми комитами и матроной Пульхерией вместо пышной свиты. Иначе как приживалой при племяннике ее и назвать-то было нельзя. Именно так ее и восприняли константинопольские патрикии, а потому и не спешили выказывать дочери Феодосия Великого свое почтение. За два месяца, проведенных Плацидией под сводами роскошного дворца, построенного некогда Константином Великим, ее навестили только магистр Аспар с сыном Родоарием. Магистр Аспар был настолько любезен, что ссудил бедствующей императрице приличную сумму денег, но этим пока и ограничился. Скучающей Плацидии ничего другого не оставалось, как дразнить племянницу Пелагею вызывающим поведениям и ублажать свою плоть с помощью сразу двух комитов – Аэция и Бонифация. Такая игра могла дорого обойтись Плацидии, учитывая то влияние на брата, которая имела умная и благочестивая Пелагея. Божественный Феодосий вполне мог отправить свою беспокойную тетку в изгнание.
– Я не хочу в один далеко не прекрасный момент проснуться где-нибудь в Иерусалиме, – в раздражении сказала Плацидия единственной поверенной всех своих тайн.
Сестру божественного Гонория и вдову патрикия Аттала связывала не столько дружба, сколько общность судьбы. Обе мнили себя спасительницами Рима и имели, к слову, на это полное право, обе чудом избежали смерти, обе рвались наверх, и у обеих не было под рукой опоры, чтобы с достоинством держаться на плаву. В сущности, они могли рассчитывать только друг на друга и, уж конечно, отлично это понимали.
– Божественный Феодосий пока что не признал Иоанна императором, хотя на этом настаивали Пелагея и магистр двора Евтапий. Магистру пехоты Аспару удалось уговорить Феодосия отложить решение этого вопроса на неопределенный срок. В Константинополе боятся гуннов кагана Ругилы, а потому и не хотят ссориться с Римом.
