Амеде Ашар - В огонь и в воду
Вдруг светлая мысль осенила Югэ. Он выхватил из ножен шпагу и, пригнувшись к шее коня, пустился во весь опор. В четыре скачка он нагнал белую лошадь и, нагнувшись, изо всех сил хватил её шпагой по задней ноге. Лошадь сразу упала на колени, но, прежде чем она успела опять вскочить на ноги, Югэ соскочил с коня и, держа шляпу в одной руке, подал другую амазонке. Но та сама уже спрыгнула с седла, между тем как её лошадь билась в предсмертных судорогах, оставляя за собой кровавый след.
Обрыв был всего в десяти шагах. Еще секунда — и незнакомка бы погибла. Теперь она, выпрямившись во весь рост, с лицом, пылающим скорее от гнева, чем от недавней опасности, окинула Югэ надменным взглядом и сказала:
— Кажется, вы искалечили мне Пенелопу?
— Почти… — отвечал Югэ. — Кажется, ей трудно будет оправиться.
— А кто вас просил?
— Я сам!
— Что? — спросила она, нахмурив брови.
— Надо было выбирать. Вас или её. Взгляните сами… Еще один скачок и Пенелопа, которая не слишком о вас, кажется, думала, увлекла бы вас на дно пропасти. Вы бы погибли вместе с лошадью. Я подумал, что герцогиня все-таки будет получше лошади…
— А! Герцогиня?.. Вы меня первый раз видите… Почему же вы так думаете?
— Помилуйте, да могла ли судьба быть не столь дерзкой, чтоб не прикрыть по крайней мере хоть герцогской короной такое чело, которое создано, видимо, чтобы носить венец королевы!
Дама успокоилась и, бросив взгляд на обрыв, на дне которого виднелся целый хаос каменных глыб и стволов деревьев, сказала:
— Может быть, вы и правы.
— Я уверен в этом. Если бы вы погибли, я остался бы безутешным навеки.
— А как вас зовут? Надо же мне знать имя любезного кавалера, которому я обязана жизнью.
— Поль-Югэ де Монтестрюк, граф Шарполь.
— Имя совершенно неизвестное при дворе.
— Со временем оно станет известным.
Их взоры встретились, один — полный гордости, другой — твердой уверенности.
— Делать нечего, — продолжала дама, — мне приходится сдаться и поблагодарить вас за оказанную помощь…
В это время кампания охотников подскакала к ним с большим шумом. Впереди всех скакал красавец, ехавший в начале охоты возле амазонки с голубым пером. Она махнула им платком и попросила всех отъехать назад, чтобы дать ей возможность выбраться из узкой рытвины, куда занесла её Пенелопа. Все повиновались. Через минуту она появилась на поляне, а за ней — страшно хромавшая белая лошадь. Все окружили её. Что это с ней случилось? Почему её не было у затравленного наконец оленя?
— Я был там один из первых, — сказал красивый молодой человек, — и очень жалел, что вас там не видел.
— Не беспокойтесь… Просто несчастный случай, и мой спаситель — вот кто…
И, переменив тон, она представила Югэ красавцу:
— Граф де Шарполь, любезный кузен. Граф Цезарь де Шиврю.
Молодые люди холодно поклонились друг другу, не сказав ни слова.
Незнакомка повернулась к Югэ и, склонив свой стан, как королева, произнесла:
— Орфиза де Монлюсон, герцогиня д'Авранш, просит графа де Монтестрюка проводить её в её замок.
Шиврю нахмурил брови. Югэ низко поклонился.
Почти в ту же минуту на окруженной высокими деревьями поляне, где собралось все общество, показалась ещё амазонка, навстречу которой герцогиня д'Авранш поспешила с внимательной предупредительностью. С первого же взгляда Югэ узнал принцессу Леонору Мамьяни. Она тоже его заметила, и направилась прямо к нему, причем все почтительно расступились перед ней. Наклонясь в седле, она сказала:
— Помните, как я вам крикнула: до свиданья? С тех пор пошло немало времени, но внутренний голос говорил мне, что я не ошиблась и что мы с вами опять увидимся.
— Ваше пророчество я принял за приказание, — отвечал любезно Югэ, касаясь губами обтянутой перчаткой ручки принцессы.
— А! Вот наш провинциал и встретил знакомых! — проворчал граф де Шиврю.
Скоро все общество двинулось в путь: принцесса и герцогиня впереди, подле Орфизы — граф де Шиврю, подле Леоноры — граф де Монтестрюк.
Его взор переходил с одной на другую: у одной глаза были зеленые, у другой — черные. У обеих стан был тонкий и гибкий, обе были ослепительной красоты, но у Орфизы было больше молодости, а у принцессы больше величия. Между ними всякий бы задумался, а за Леонору говорило у Югэ уже то, что она первая смутила его мысли и разбудила мечты. Оттого он был внимательнее к грациозной герцогине, и при взгляде на графа де Шиврю в нем шевелилось чувство ревности, которого он вовсе не испытывал перед маркизом де Сент-Эллисом.
В эту минуту Югэ заметил, что красное перо, бывшее у него на шляпе с самого отъезда из Тестеры, исчезло. Он его, должно быть, на узкой дороге, по которой скакал сломя голову за герцогиней д'Авранш.
Не была ли предвестником эта внезапная потеря подарка принцессы?
— Время и обстоятельства покажут, — подумал он и перестал об этом заботиться.
Коклико бродил долго по лесу и, наконец, нашел Югэ в замке герцогини д`Авранш. Никогда он ещё не видел такого великолепного дворца, таких обширных служб, широких дворов, пылающих кухонных очагов, столько праздной прислуги.
— Ах, граф! — говорил он, — вся Тестера в одной галерее здешнего дворца! Представьте себе…
Вдруг Югэ прервал его:
— Скачи сейчас же в Блуа, куда я уже послал Кадура, скажи, чтоб он там дожидался меня. Попроси его от меня перерыть все лавки в городе и прислать мне, что только найдет лучшего из кружев, платья, лент и перьев. Я одет, как какой-нибудь бродяга, а здесь все похожи на принцев: это мне унизительно. Хоть загони лошадь, а принеси мне все сегодня же вечером. Смотри только не торгуйся и высыпай все из кошелька, если нужно. У тебя есть золото, не правда ли?
— У меня кошелек, данный Агриппой.
— И прекрасно! Но вот что еще: чего доброго ничего не найдешь порядочного в Блуа, ведь это — провинция. Если так, то скажи Кадуру, чтобы ехал тотчас же в Париж. Он был там как-то с маркизом де Сент-Эллисом. Пусть приготовит нам там квартиру и пришлет все, что нужно, чтобы одется по моде.
— И все не считая денег?
— Разумеется!
— Значит, мы здесь у самого короля?
— Гораздо лучше, бедный мой Коклико! Мы у герцогини д`Авранш, у герцогини, которая больше похожа на богиню, чем на простую смертную!
— А! Так тут женщина! А я такой болван, что и не догадался. Сейчас же скачу, граф, не жалея лошади, прямо к Блуа и вернусь так скоро, что сам ветер покраснеет от злости.
Коклико вернулся в самом деле вечером с огромным выбором чудесного платья, надушенных перчаток, самых модных плащей, шелковых чулок и бантов из лент. С жалостной миной он встряхнул кошелек Агриппы, совсем отощавший. Югэ бросил его через всю комнату. В эту минуту он был готов продать всю Тестеру за один наряд, который мог бы привлечь взоры Орфизы. Целый вечер он любовался ею и ухаживал за ней, всю ночь она грезилась ему во сне. Никогда не мог он представить кого-нибудь прекраснее её. Ему казалось просто невозможным, чтобы она была простой смертной. Вся она была — грация и обаяние, богиня, сходящая с облаков. Каждый взгляд на неё открывал новые прелести, улыбка её делала умным каждое её слово. Он понимал, что для неё можно совершить чудо.
— Ты заметил, каким очаровательным тоном она говорит? — говорил он после Коклико. — Какие жемчужины виднеются в её улыбке? Никто не ходит, как она, не садится, никто не танцует, как она! Она все делает иначе, чем другие. Ее голос — просто музыка. Я сейчас смотрел на нее, как она проходила по террасе: божество, спустившееся с Олимпа! Уж не Диана ли это, или сама Венера?
— Разумеется, — отвечал Коклико, — но вы замечаете, граф, столько необыкновенных вещей, а заметили ли вы, что здесь ведь не одна, а две дамы? О которой же вы это говорите, позвольте узнать?
— Как, разбойник, ты не понимаешь, что я говорю о герцогине д`Авранш? Разве можно о ком-нибудь другом рядом с ней?
— Но, граф, и та дама, что мы видели в замке Сен-Сави, тоже, право, стоит, чтобы на неё посмотреть!
— Согласен, и даже должен сознаться, что когда она показалась в зале, где мы ожидали тогда маркиза де Сент-Эллиса, её величавая красота меня ослепила! Но теперь, когда я могу сравнивать, у меня только и есть глаза, что для другой. Не кажется ли герцогиня д`Авранш белой лилией, самой богиней?
Коклико не из-за чего было спорить и он признал, что герцогиня, как прелестное совмещение всех совершенств, должно быть, действительно сама богиня Геба. Но этот обрывок разговора возбудил в уме Югэ целый ряд рассуждений о странной игре случая: отчего это он отдавал только свое удивление принцессе, первой по порядку между его видениями, а теперь готов сложить к ногам герцогини и удивление, и любовь свою? Между тем, красотой они в самом деле ещё могли поспорить. Почему же вторая, а не первая? В этом невольном, безотчетном предпочтении богини блондинки, может быть, и не столь ослепительной, богине брюнетке он мог видеть только указание самой судьбы, распоряжавшейся его жизнью.
