Анатолий Коган - Войку, сын Тудора
— Это правда, — подтвердил Шендря. — Послы поспели к султану, когда тот дошел уже до Варны. Бесермен не захотел даже выслушать их.
— Тогда пять высоких панов, знатных старых воинов, попросились к нашему крулю, когда он приехал в Сандомир, на престольный праздник этого коронного города; их возглавил славнейший Деслав Разванский, краковский воевода. Мы не можем оставить Землю Молдавскую в беде, — сказали пану крулю седые рыцари, — сия страна — щит Польши. Конечно, — ответствовал его величество, — бросать Молдову не надо. Но скажите мне, благородные господа, кто кого должен защищать: щит — своего хозяина, или, наоборот, воин должен своей особой прикрывать свой щит? Пускай же щит выполняет свое естественное предназначение — принимает удары мечей и копий.
— Хитро закрутил, братья, круль Казимир! — покачал головой Балмош-капитан.
— Только пана Деслава сие державное хитроумие никак не смутило, — сказал Бучацкий. — Пан Деслав разумно заметил его величеству, что хозяин должен и сам разить врага, а не только прикрываться от него щитом; иначе он не воин, а трус, иначе ему не видеть победы.
— Хорошо сказано, — одобрил Шендря, знавший в молодости краковского воеводу, сражавшийся вместе с ним в набегах на земли Ливонского ордена.
— Это не подействовало на нашего мудрого круля, — насмешливо заключил пан Велимир. — Круль Казимир отделался обычными для его величества остроумными шутками и учтиво выпроводил высокородных панов.
Бучацкий не стал повторять другое, обидное для всех поляков замечание своего короля. «Полно, панове! — сказал тогда Казимир, — чтобы разить, нужен меч. Боюсь, что палатин Штефан теперь не только щит, но также меч Короны Польской, ибо наш давно притупился о шкуру московского медведя.» Пан Велимир думал о своем высокообразованном, утонченно вежливом монархе, и о том, кого Казимир называл мужланом, «молдавским вепрем». За эти полтора года всему миру в величии и славе предстал не круль Казимир Польский, а князь Штефан Молдавский, чей дворец мог показаться крулю бедняцкой хатой, а платье — рубищем перевозчика; кто вечно на коне, в тревогах и походах, в заботах о своих границах, хоругвях, крепостях, в нескончаемой работе, как обычный арендатор. Но — честный арендатор, получивший свою землю в аренду от самой Судьбы. И будет, чуял рыцарь, великолепный круль Казимир в глазах потомства весьма заурядным государем, а князь Штефан — великим.
— Но Литва! — воскликнул Арборе. — Литва, чьи мечи не так давно звенели от моря до моря! Что-то не слышно их милостей, литовских воевод и панов.
— Пан Ион забыл, — отвечал Бучацкий, — что круль Казимир также носит венец великого князя Литовского. Что мало стало в Литве храбрых воинов — множество жизней в сей земле забирают нескончаемые войны с ливонскими рыцарями. Будем же помнить, какое великое дело сделала малая Литва; ведь это ее сыны первыми, более столетия назад, нанесли тяжкие удары непобедимым дотоле ордынцам. Это их победы заставили татар очистить земли от Дикого поля до Карпат, где у чингисидов были улусы и столицы, вернуться в степи, уступить сии просторы первым молдавским воеводам, спускавшимся с гор со своими людьми. Это битвы и походы литовских полков вместе с отрядами русских земель, подвластных великому княжеству, позволили поднять головы и другим народам, задавленным татарским ярмом.
— А вот и наш Лоран, — обрадовался тут Ион, приветствуя стройного молодого воина, опоясанного прямым палашом и державшего в руках тот удивительный инструмент, полугитару-полускрипку, который в стране его предков еще именовался viole d'amour — виолой любви. Юного воина усадили на высокий табурет, вручили ему добрую чарку. Улыбающийся Лоран едва успел, однако, поднести ее к губам, как опять раздался громовой удар и новое ядро, подпрыгивая на ступенях, подкатилось к первому и остановилось.
— Видишь, малыш, оно поспешило к нам — насладиться твоим искусством, — возгласил пан Велимир. — Начинай же скорей!
— Эта песня, сказал Лоран, пробуя струны, — сложена триста лет тому назад, когда храбрые рыцари Лангедока отправлялись за море, в далекую Палестину, чтобы отвоевать у неверных сарацинов святой гроб господа нашего Иисуса. Песня — у нас такие называются фаблио — сложена на старинном французском наречье, но я переложил ее на молдавский. Всем ли высоким господам, здесь присутствующим, знаком сей язык, столь схожий с языком моих предков?
— Конечно, дружок! — в нетерпении заверил его Бучацкий. — Чего медлишь? Может быть, тебе нужно получше промочить горло, чтобы запеть?
Юный Лоран вежливо отклонил предложение и, подтянув как следует струны, начал свою балладу:
Благородная супруга,
Синеглазая Клотильда
На войну в Святую землю
Провожала с грустью мужа.
Поднесла ему с поклоном
Плащ с крестом; склонив колени,
Со смиреньем пристегнула
Шпоры рыцаря златые.
Вслед за тем она достала
Пояс, сотканный искусно
Из стальных колечек многих.
Был подбит он нежным шелком
И сиял на нем роскошно
В изумрудах и рубинах
Золотой замочек прочный
Под гербом с единорогом.
Поблизости, сотрясая землю, опять упало тяжелое ядро; снаружи что-то треснуло, осыпалось.
— Эге, малыш, я, кажется, уже знаю, что это за пояс! — возгласил пан Велимир. — Як бога кохам, прескверная штука; но продолжай, продолжай!
Молодой менестрель, сняв смычок с виолы, несколько мгновений с легкой улыбкой перебирал струны. Затем снова запел:
И сказала мужу дама:
«Господин мой, этот пояс,
Целомудрия хранитель,
Вас молю, замкните смело!
Пусть на мне, супруге вашей,
Он пребудет неизменно
До поры, когда с победой
Из похода вы вернетесь!»
Удивился храбрый Роберт,
Смехом громким засмеялся:
«О Клотильда дорогая,
Как помыслить мне такое!
Оковать веригой жесткой
Ваше сладостное тело,
Нежный стан замкнуть кольчугой,
Словно грубого норманна!»
Отвечала скромно дама:
«О мессир, отважный рыцарь!
Вы отправитесь сражаться
За господен гроб священный.
Я ж в гнезде останусь нашем,
Сберегая честь супруга.
Избегу ли злобных толков
Без такого талисмана?
На шампаньскую округу
Поглядите с башни стражи!
По всему простору графства
На войну идут сеньеры.
И во всех дворцах и замках
Целомудрия зерцала —
Пояса из крепкой стали —
Надевают их супруги.
От венчанной королевы
До жены барона скромной
Замыкают сталью лоно,
Ключ мужьям навек вручая.
Если я не повинуюсь
Повеленьям этим света,
Чем сумею оправдаться
Пред судом его суровым?»
Обнял нежную подругу
Славный Роберт, с поцелуем
На ее прекрасном стане
Пояс верности защелкнул,
Золотой повесил ключик
С образком Марии рядом
И ушел в поход великий
С рыцарством Луи Святого.
Лоран-менестрель опять замолчал, перебирая струны, думая, может быть, о чем-то своем, очень схожем с тем, о чем он пел. Молчали и остальные, вспоминая тех, кто остался хранить их собственные очаги, может быть, уже разоренные и поруганные. Только храбрый пан Велимир, нигде не обременявший сердце долгой привязанностью, нетерпеливо ожидал продолжения баллады о рыцаре Роберте и верной Клотильде.
