Александр Дюма - Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Арамис понял, что ею аудиенция окончена; на прощание он произнес какую-то простую фразу, вполне уместную в устах деревенского пастыря, и скрылся.
— Какое замечательное у него лицо, — сказал король, проводив его взглядом до самой двери и смотря ему вслед даже после его ухода.
— Государь, — отвечал Фуке, — если бы этот епископ получил лучшее образование, то ни один прелат в целом государстве не был бы более достоин высоких почестей.
— Разве он не ученый?
— Он сменил шпагу на рясу и сделал это довольно поздно. Но это не важно, и если его величество разрешит мне снова завести речь об епископе ваннском…
— Сделайте одолжение Но прежде чем говорить о нем, поговорим о вас, господин Фуке.
— Обо мне, государь?
— Да, я должен сказать вам тысячу комплиментов.
— Я не в силах выразить вашему величеству, как я счастлив.
— Да, господин Фуке, у меня было предубеждение против вас.
— Я чувствовал себя тогда очень несчастным, государь.
— Но оно прошло. Разве вы не заметили?
— Как не заметить, государь; но я покорно ожидал дня, когда откроется правда. Видимо, такой день настал.
— Значит, вы знали, что были в немилости у меня?
— Увы, государь.
— И знаете, почему?
— Конечно, король считал меня расточителем.
— О нет.
— Или, вернее, посредственным администратором. Словом, ваше величество считали: если у подданных нет денег, то и у короля их не будет.
— Да, я считал, но я убедился, что это была ошибка.
Фуке поклонился.
— И никаких возмущений, никаких жалоб?
— Ни того, ни другого, а деньги есть, — сказал Фуке.
— Да, в последний месяц вы меня прямо засыпали деньгами.
— У меня есть еще не только на необходимое, но и на все капризы его величества.
— Слава богу! Нет, господин Фуке, — сделался серьезным король, — я не подвергну вас испытанию. С сегодняшнего дня в течение двух месяцев я не попрошу у вас ни копейки.
— Я этим воспользуюсь и накоплю для короля пять или шесть миллионов, которые послужат ему фондом в случае войны.
— Пять или шесть миллионов?
— Только для его дома, разумеется.
— Вы думаете, следовательно, о войне, господин Фуке?
— Я думаю, что бог дал орлу клюв и когти для того, чтобы он пускал их в дело в доказательство своей царственной природы.
Король покраснел от удовольствия.
— Мы очень много истратили в последние дни, господин Фуке; вы не будете ворчать на меня?
— Государь, у вашего величества впереди еще двадцать лет молодости и целый миллиард, который вы можете истратить в эти двадцать лет.
— Целый миллиард! Это много, господин Фуке, — улыбнулся король.
— Я накоплю, государь… Впрочем, ваше величество имеете в лице господина Кольбера и меня двух драгоценных людей. Один будет помогать вам тратить эти деньги — это я, если только мои услуги будут приняты его Величеством; другой будет экономить — это господин Кольбер.
— Господин Кольбер? — с удивлением спросил король.
— Разумеется, государь; господин Кольбер прекрасно умеет считать.
Услышав такую похвалу врагу из уст врага, король почувствовал полное доверие к Фуке. Все это потому, что ни тоном голоса, ни взглядом Фуке не выдал себя; это не была похвала, произнесенная для того, чтобы потом выругать.
Король понял и, отдавая должное такому уму и великодушию, сказал:
— Вы хвалите господина Кольбера?
— Да, государь, потому что это не только достойный, но и очень преданный интересам вашего величества человек.
— Вы так думаете потому, что он часто противоречил вашим намерениям?
— спросил с улыбкой король.
— Именно, государь.
— Объясните мне это, пожалуйста.
— Да очень просто. Я человек, нужный для того, чтобы раздобыть деньги, а он для того, чтобы не дать им уплыть.
— Полно, господин суперинтендант; вы, может быть, скажете мне что-нибудь, что внесет поправку в этот лестный отзыв.
— В отношении административных способностей, государь?
— Да.
— Ни одного слова, ваше величество.
— Неужели?
— Клянусь честью, я не знаю во Франции лучшего приказчика, чем господин Кольбер.
В 1661 году слово приказчик не содержало в себе признака подначальности, который придают ему в настоящее время; но в устах Фуке, которого король только что назвал господином суперинтендантом, оно приобретало оттенок чего-то унизительного, так что сразу открывало целую пропасть между Фуке и Кольбером.
— Однако, — сказал Людовик XIV, — как Кольбер ни скуп, а ведь это он распоряжался моими праздниками в Фонтенбло, и я уверяю вас, господин Фуке, что он нисколько не мешал уплывать моим деньгам.
Фуке поклонился и ничего не ответил.
— Разве вы этого не находите? — спросил король.
— Я нахожу, государь, — отвечал Фуке, — что господин Кольбер проявил огромную распорядительность и в этом отношении вполне заслуживает похвалы вашего величества.
Слово распорядительность являлось прекрасным дополнением к слову приказчик. Никто не мог сравниться с королем в отношении чуткости к малейшим оттенкам речи и уменья улавливать самые замаскированные намерения.
Поэтому Людовик XIV понял, что, с точки зрения Фуке, приказчик был слишком честен, то есть что роскошные праздники в Фонтенбло могли бы быть еще роскошнее.
И король сделал отсюда вывод, что присутствовавшие могли, пожалуй, найти недостатки в его увеселениях; он испытал досаду провинциала, который приезжает в Париж, разрядившись в самые лучшие платья: люди элегантные или чересчур пристально смотрят на него, или совсем не обращают внимания. Эта столь трезвая, но в то же время тщательно обдуманная часть разговора Фуке внушила королю еще большее уважение к уму и дипломатическим способностям министра.
Фуке удалился, и король лег в постель, немного недовольный и раздраженный только что полученным замаскированным уроком; целых полчаса он ворочался, вспоминая вышивки, драпировки, меню угощений, архитектуру триумфальных арок, подробности иллюминации и фейерверков, устроенные по распоряжению приказчика — Кольбера. Мысленно перебрав все, что произошло в течение этой недели, король нашел несколько пятен на картине своих празднеств.
Фуке со своей изысканной вежливостью, тактичностью и щедростью только что сильно уронил Кольбера в глазах короля. Этому последнему никогда не удавалось так повредить Фуке, как ни пускал он в ход всю свою пронырливость, злобность и упорную ненависть.
Глава 29
