Альберто Васкес-Фигероа - Уголек
Серьезность и нелюдимость мальчика тут же воздвигали барьер между ним и окружающими, становящийся еще более непреодолимым, когда кто-нибудь пытался вести себя с Гаитике, как подобает обращаться с мальчиком подобного возраста. Иногда возникало впечатление, что он родился уже взрослым.
Немке прежде никогда не доводилось иметь дело с детьми — за исключением, быть может, пугливых и застенчивых отпрысков прислуги из Ла-Касоны, поместья на Гомере, их язык она в то время едва понимала, однако женское чутье подсказывало, что замкнутость мальчика выходит далеко за пределы всякой логики.
Резкие черты его лица говорили о том, что кровь туземцев, несомненно, взяла верх; к счастью, он не унаследовал рыжих волос отца, поскольку вкупе с чертами индейца они выглядели бы слишком странно и вызывали бы много ненужных вопросов.
Его кожа оказалось на удивление светлой, но европейское происхождение читалось прежде всего в форме глаз и губ. Хотя мальчик и не обладал природной грацией Сьенфуэгоса, он безусловно был привлекательным, в особенности для женщин.
С тех пор как мальчик поселился у Ингрид, он интересовался только морем и кораблями, а когда исчезал из дома, Ингрид всегда могла найти его на пляже или на ветхом пирсе, куда иногда причаливали корабли.
Возможно, море для Гаитике стало символом будущего побега с острова, где метисов (а он не мог забыть, что навсегда останется первым метисом на западном берегу океана) отвергали обе враждующие расы, и такое положение дел не изменилось и несколько веков спустя.
Лишь хромой Бонифасио и смелый Алонсо де Охеда, преданный друг и советчик доньи Марианы и частый гость ее имения, несмотря на всё более прохладные отношения с Золотым Цветком, с первого взгляда смогли наладить отношения с мальчиком и пробить его невидимую броню.
Капитан, вероятно, в какой-то степени чувствовал свою связь с отвергнутым всеми созданием, ведь он помнил, как когда-то его унижали за небольшой рост.
С помощью больше сотни дуэлей, из которых он выходил без единой царапины, Охеде пришлось продемонстрировать, что, несмотря на рост, он человек опасный. Именно поэтому он мог оценить страдания мальчика, чьи отличия от прочих смертных не делали его, тем не менее, существом низшего порядка.
Прежде чем Охеде удалось навсегда покончить с насмешками в свой адрес, два десятка его соперников преждевременно сошли в могилу, и он по опыту знал, что такое число человеческих жизней — слишком высокая цена за то, чтобы заставить себя уважать. Однако он также знал, что современный мир лучше всего понимает язык оружия, и вскоре решил обучить своего подопечного самым отборным боевым приемам и навыкам, из-за которых его считали непревзойденным фехтовальщиком по обе стороны океана.
Поначалу донья Мариана противилась подобному обучению, но как-то вечером, когда они прогуливались по длинному и прекрасному пляжу за воротами имения, Охеде удалось ее убедить.
— Мальчик молчалив и одинок, — заметил он. — Но также упрям и горд. У него возникнут проблемы, как с собственным народом, так и с нами, и можете быть уверены, если мы не научим его драться, то его жизнь превратится в ад.
— Он всего лишь ребенок.
— И находится в подходящем возрасте для учебы. Не буду скромничать — вряд ли он найдет лучшего наставника, — грустно улыбнулся Охеда. — Возможно, очень скоро мне придется покинуть Эспаньолу в поисках своего предназначения, но к тому времени я хотел бы научить его всему, что умею.
— Мне не хотелось бы превращать сына Сьенфуэгоса в обычного головореза и забияку, — раздраженно ответила Ингрид. — Если я и займусь его обучением, то не для того, чтобы сделать бретёром и хулиганом.
— Хотите сказать, что считаете меня головорезом, забиякой, бретёром и хулиганом? — поинтересовался Охеда, притворившись оскорбленным.
— В какой-то степени... — искренне ответила Ингрид Грасс. — Может, образок с Богомотерью, о котором вы так печетесь, и хранит вас в сражениях, но не всегда спасает от злополучной склонности нарываться на потасовку. Не такой судьбы я желаю Гаитике.
— Ни один человек не живет той судьбой, которую предназначают для него другие, — возразил Охеда. — Тем более когда является плодом смешения двух рас, ненавидящих друг друга с первой минуты знакомства. Если вы обучите его латыни и гуманитарным наукам, возможно, когда-нибудь он станет первым священником из аборигенов, но покорным и смиренным священником. Если же, напротив, вы научите его защищаться, он докажет и себе, и другим, что смешение кровей — не такая уж непосильная ноша.
— Если раньше его не убьют.
— Смерть — не худшее из зол.
— Слова солдата. Мне они не подходят, — заявила Ингрид и обвела руками широкую бухту, лежащую перед ними. — И вообще, у меня такое впечатление, что Гаитике не станет ни священником, ни военным. Он будет моряком.
— А моряк не утонет раньше времени, если научиться владеть шпагой, — улыбнулся Охеда. — Давайте заключим договор: я учу его драться, а вы — тому, как не вступать в драку. Если мы так поступим, то решение окажется на его совести.
— Вы судите по собственному опыту? — спросила немка. — Сколько раз совесть удерживала вас в тот миг, когда нужно напасть на врага?
— Почти всегда. Если бы не она, на моем клинке было бы не двадцать шесть меток, а восемьдесят. Я убивал не просто тех, кто меня оскорбил, а только тех, кто заслуживал смерти. Как вы уже могли убедиться, меня можно назвать «хвастливым коротышкой» и в наказание получить лишь шрам, а не могилу, я не убийца-садист.
— Если бы я считала вас таковым, то вряд ли пригласила бы в свой дом, — заметила бывшая виконтесса, в ее голосе сквозила глубокая привязанность к Охеде. — Я понимаю ваши доводы, но надеюсь, что мальчик никогда не использует эти уроки во зло.
— Этого никто не может гарантировать. Я обучу его фехтованию, а об остальном беспокойтесь вы сами, — потом Алонсо де Охеда спросил уже другим тоном: — Давайте поговорим о другом... Как думаете, что собираются предпринять Колумбы? Зависимость от их капризов меня уже начинает раздражать. Если они воображают себя хозяевами этой части света, но не собираются покорять новые земли, то придется сделать это за их спиной.
— Осторожней, они весьма ревниво охраняют свои привилегии и могут повесить и за меньшее, — ответила немка. — Я знаю лишь, что, если дон Бартоломео убедится в богатстве золотых рудников на реке Осама, как заверил Мигель Диас, то нужно начинать думать о переезде, — она остановилась, села на ствол пальмы, тянущийся почти параллельно земле — ее любимое место, и с горечью произнесла: — Кстати, ходят слухи, которые вас наверняка заинтересуют: похоже, что во время плавания в Испанию Каноабо бросился в море.
