Густав Эмар - Валентин Гиллуа
— Мы поедем далеко?
— За казармы Акордада, на небольшую улицу, называемую Каллейон дель-Пайаро.
— Что же я буду делать в этой улице?
— Как вы недоверчивы! — вскричал, смеясь, первый всадник. — Слушайте же: в середине улицы Каллейон дель-Пайаро я остановлюсь перед домом довольно жалкого вида, лошадь мою подойдет держать один человек, и я зайду в дом; через несколько минут после меня подъезжайте вы, только сначала удостоверьтесь, не следят ли за вами; отдайте вашу лошадь тому человеку, который будет держать мою и, не говоря ни слова, даже не показывая ему вашего лица, войдите в дом, затворите за собою дверь, и я отведу вас в такое место, где мы будем говорить не опасаясь. Это решено?
— Совершенно, хотя не понимаю, зачем я, в первый раз приезжающий в Мехико, должен соблюдать такие предосторожности?
Первый всадник улыбнулся с насмешливым видом.
— Вы хотите иметь успех? — спросил он.
— Конечно! — энергично вскричал другой. — Если бы даже мне пришлось лишиться жизни!
— Раз так, делайте, как я говорю.
— Поезжайте, а я следую за вами.
Второй всадник удержал свою лошадь, чтобы дать время своему товарищу опередить его, и оба направились к статуе Карла IV, которая, как мы сказали, стоит у входа в Букарели.
Разговаривавшие позабыли про поздний час ночи и окружавшее их уединение: в ту минуту, когда первый всадник проезжал мимо статуи, на плечи его упал аркан, и его стащили с седла.
— Ко мне! — закричал он задыхающимся голосом.
Второй всадник все видел, быстрее мысли завертел он своим арканом над головой и бросил его на разбойника в ту минуту, когда тот скакал в двадцати шагах от него.
Разбойник был остановлен и сброшен с лошади; он не подозревал, что не у одного него был в распоряжении аркан.
Всадник, не останавливая своей лошади, разрезал аркан, давивший его товарища, и воротившись назад, потащил за собой разбойника.
Первый всадник, так счастливо спасенный, освободился от аркана, сжимавшего его горло, и, еще не совсем оправившись от волнения, свистнул своей лошади, которая прибежала на его зов, сел на нее и воротился к своему освободителю, который остановился и ждал его на некотором расстоянии.
— Благодарю, — сказал он ему. — Теперь я вам предан на жизнь и на смерть; вы меня спасли — я буду это помнить.
— Ба! — отвечал тот. — Я сделал только то, что вы сделали бы на моем месте.
— Может быть; но я буду вам признателен, это так же верно, как и то, что меня зовут Карнеро, — закричал он, забыв, в радости, что незадолго перед тем советовал не произносить имен, и сам выдал свое инкогнито. — Этот разбойник умер?
— Почти что так. Что нам с ним делать?
— Мы здесь в двух шагах от того дома, где выставляют мертвые тела, — отвечал капатац. — Туда легко перенесут труп; хотя этот человек разбойник и хотел меня убить, полиция так дурно устроена в нашей несчастной стране, что если мы совершим неосторожность и оставим его в живых, у нас будут неприятности.
Сойдя наземь, он наклонился к разбойнику распростертому без чувств у его ног, снял с него аркан и холодно добил его рукояткой пистолета.
Потом оба выехали из Букарели, но на этот раз рядом, боясь нового приключения в этом же роде.
Глава XII
ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР
Выехав из Букарели, оба всадника разъехались, как условились сначала, то есть капатац поехал вперед, а за ним, несколько поодаль, дон Марсьяль Тигреро, которого читатель, без сомнения, узнал.
Все случилось так, как говорил капатац.
Улицы были пусты; всадники встретили только несколько сонных дозорных, прислонившихся к стенам или ходивших робкими шагами.
Тигреро въехал в улицу Каллейон дель-Пайаро, перед скромным домом увидел лошадь капатаца, которую держал за узду человек неприятной наружности, и с любопытством смотрел на него.
Дон Марсьяль, следуя данным ему инструкциям, надвинул шляпу на глаза, остановился перед дверью, сошел с лошади, кинул узду тому, кто, по-видимому, ждал его, и, не сказав ни слова, решительно вошел в дом, старательно заперев за собою дверь.
Он очутился в совершенной темноте, но, осмотревшись, что, несмотря на темноту, ему было нетрудно — потому что все мексиканские дома выстроены по одному образцу — он пошел вперед и оказался на квадратном дворе, на который выходило несколько дверей; одна из этих дверей была открыта и на пороге стоял человек с сигарой во рту.
Это был Карнеро.
Тигреро подошел к нему, тот посторонился, Тигреро вошел, капатац затворил дверь и, схватив его за руку, шепнул:
— Пойдемте.
Несмотря на уверения в преданности, которые капатац делал незадолго перед тем Тигреро, того несколько тревожила таинственность, с какой его вводили в этот дом; но так как он был молод, силен, хорошо вооружен, храбр и решил дорого продать свою жизнь, он предоставил Карнеро вести себя за руку, напряженно вглядываясь в окружавший его мрак.
Но все окна были закрыты шторами, не пропускавшими никакого света.
Проводник провел Тигреро по нескольким комнатам, пол которых был покрыт циновками, заглушавшими шум шагов, ввел его на лестницу и, отворив ключом, вынутым из кармана, дверь, перед которой наконец остановился, ввел Тигреро в комнату, слабо освещенную лампадой, горевшей перед статуей святой Девы, стоявшей в углу комнаты на пьедестале, покрытом чрезвычайно тонкими кружевами.
— Теперь, — сказал Карнеро, затворив дверь, и Тигреро приметил, что он вынул ключ, — садитесь и будем разговаривать: здесь мы в безопасности.
Дон Марсьяль последовал данному совету и, спокойно усевшись в кресле, бросил вокруг себя любопытный взгляд.
Комната, в которой он находился, была довольно обширна, меблирована богато и со вкусом; несколько дорогих картин висело на стенах, покрытых прекрасными обоями; стол, этажерки, кресла из эбенового и палисандрового дерева украшали комнату; пол был покрыт индейский циновкой; несколько книг было разбросано по столам, а на этажерках стояла серебряная посуда, словом, эта комната дышала комфортом; оба окна, украшенные мавританскими шторами, пропускали чистый воздух, освежавший атмосферу.
Капатац зажег восковые свечи от лампад, поставил их на стол, потом подвинул к Тигреро две бутылки и два серебряных стакана и сел напротив своего гостя.
— Вот херес настоящий — ручаюсь вам, а эта, другая бутылка чингирито, обе к вашим услугам, — сказал он, смеясь. — Предпочитаете водку или вино?
— Благодарю, — отвечал дон Марсьяль. — У меня нет охоты пить.
— Вы не захотите меня оскорбить, отказавшись чокнуться со мной.
— Хорошо, я выпью, если вы позволите, несколько капель чингирито с водой, единственно для того, чтобы доказать вам, что я ценю вашу вежливость.
