Артур Дойл - Дядя Бернак
10. В ПРИЕМНОЙ НАПОЛЕОНА
В Булонском лагере в это время находилось до ста тысяч пехоты и около пятидесяти тысяч кавалерии, так что население этого местечка было вторым после Парижа, между остальными городами Франции. Лагерь разделялся на четыре части: правый лагерь, левый лагерь, лагерь Вимерё и лагерь Амблетёз; все они занимали около мили в ширину и простирались по берегу моря на семь миль. Лагерь не был защищен с внутренней стороны, но со стороны моря его защищали батареи, в которых, в числе других нововведений, были пушки и мортиры невиданной дотоле величины.
Эти батареи были расположены на высоких прибрежных утесах, что, конечно, еще более увеличивало их значение, давая возможность осыпать разрывными снарядами палубы английских кораблей. Приятно было ехать через лагерь: ведь эти люди жили в палатках больше года и постарались приукрасить их как можно лучше. Большинство из палаток было окружено садиками, и мы видели, проезжая мимо, как эти бравые, загорелые молодцы копались у себя в цветочных грядках с кривыми садовыми ножами или лейками в руках.
Другие сидели, греясь на солнышке при входе в палатки, очищая свои кожаные кушаки или протирая дула ружей, едва отрываясь на минуту, чтобы бросить на нас мимолетный взгляд, потому что кавалерийские патрули были рассеяны по всем направлениям. Бесконечные ряды палаток образовали целые улицы, и название каждой красовалось на досках, прибитых кое-где на углах близ палаток. Так мы проехали через улицу д’Арколя, улицу Клебера, Египетскую улицу и, наконец, через улицу Летучей Кавалерии въехали на центральную площадь, где находилась главная квартира армии.
В это время Император жил в деревушке Пон-де-Брик, в нескольких милях от лагеря, но все дни он проводил здесь, и военные советы всегда собирались здесь. Здесь также он виделся со своими министрами и генералами, рассеянными по берегу моря и являвшимися к нему с рапортами или за получением новых приказаний. Исключительно для этих совещаний был выстроен большой деревянный дом, заключавший в себе одну большую и три маленькие комнаты.
Палатка, которую мы видели с холмов, служила преддверием к этому дому, там обыкновенно собирались все ожидавшие аудиенции Императора. Перед дверью этой палатки, около которой стоял караул из гренадеров, объявивших нам, что Наполеон здесь, мы слезли с лошадей. Дежурный офицер спросил наши имена, ушел куда-то и через несколько минут возвратился в сопровождении генерала Дюрока, худощавого, сурового, черствого на вид человека лет пятидесяти.
— Мсье Луи де Лаваль? — спросил он с натянутой улыбкой, обращаясь ко мне и окидывая меня подозрительным взором.
Я поклонился.
— Император очень хочет видеть вас! Я не буду вас больше задерживать, лейтенант!
— На меня возложена личная ответственность за этого господина, генерал!
— Тем лучше! Тогда оставайтесь, если вы этого хотите!
И он ввел нас в обширную палатку, единственной мебелью которой были простые деревянные скамейки, размещенные по стенам. В палатке я нашел толпу офицеров в военной и морской форме; некоторые из них сидели на скамьях, другие отдельными группами стояли по углам; между ними шел оживленный разговор, но все сильно понижали голоса, почти доходя до шепота.
На другом конце комнаты была дверь, ведшая в кабинет Императора. Время от времени я видел, как некоторые из находившихся в палатке шли к двери, быстро скрывались за нею и через несколько минут точно выскальзывали оттуда, плотно затворяя ее за собою. На всём лежал отпечаток скорее парижского императорского двора, чем военного лагеря. Если Император вдали поражал меня своим могуществом, властью, то и теперь я точно ощущал его силу, зная, что он близко здесь!
— Вам нечего бояться, мсье де Лаваль,— сказал мой спутник,— вы можете быть уверены в хорошем приеме.
— Почему вы думаете это?
— Я сужу по обращению с вами генерала Дюрока. В этом проклятом месте, если Император улыбается, все тоже улыбаются, включительно до вот этого болвала лакея в красной бархатной ливрее. Но, если Император разгневан, вы легко прочтете отражение его гнева на всех лицах, начиная с императорских судомоек. И самое скверное здесь то, что если вы не очень сообразительны в придворном смысле, то положительно встанете в тупик: улыбаться или хмуриться надо в данный момент?! Вот почему я всегда предпочту свои лейтенантские нашивки на плечах, возможность находиться во главе своего эскадрона на добром коне, с саблей в железных ножнах, чем иметь отель мсье Талейрана на улице Святого Флорентина с его стотысячным доходом.
Пока я осматривался, прислушиваясь ко всем этим рассказам гусара, пока я удивлялся, как он мог по манерам Дюрока угадать, что Император отнесется ко мне дружелюбно, к нам приблизился очень высокий и представительный молодой офицер в блестящей форме. Я быстро узнал в нем генерала Савари, командовавшего ночной экспедицией на болотах, хотя на нем была уже совершенно иная форма.
— Отлично, мсье де Лаваль,— сказал он, приветливо пожимая мне руку,— вы слышали, ведь Туссак-то так и убежал от нас! Именно его-то нам и надобно поймать, потому что тот, другой, просто безумец-мечтатель. Но мы поймаем его, а пока будем ставить сильную стражу к покоям Императора, потому что Туссак не такой человек, который оставил бы раз намеченный план!
Я вспомнил ощущение давления его пальцев на моем горле и поспешил ответить, что, без сомнения, это очень опасный и неприятный человек.
— Император желает вас видеть сейчас же,— сказал Савари,— он очень занят всё утро, но просил передать, что вам непременно будет дана аудиенция.
Он улыбнулся мне и прошел дальше.
— Несомненно, всё благоприятствует вам,— прошептал Жерар,— многие желали бы, чтобы к ним обратился сам Савари так, как он заговорил с вами. Вероятно, Император хочет сделать из вас что-нибудь особенное! Но, внимание, мой друг, к нам направляется сам мсье де Талейран!
Странного типа человек нетвердыми шагами приближался к нам. Ему было лет под пятьдесят; широкий в груди и в плечах, он был несколько сутуловат и сильно прихрамывал на одну из ног. Он передвигался очень медленно, опираясь на палку с серебряным набалдашником, и его скромный костюм с шелковыми ботинками того же цвета резко выделялся между блестящими формами окружавших его офицеров. Но, несмотря на скромность его костюма, на его изможденном лице выражалось такое превосходство над присутствующими, что каждый считал своим долгом поклониться ему. Итак, сопровождаемый поклонами и приветствиями, он медленно прошел через всю палатку и остановился передо мною.
