Энтони Хоуп - Приятель фаворитки
Было ли это сделано умышленно или случайно? Этот цветок казался мне эмблемой моей любви; я поднял с земли и унес с собою. Прежний Симон исчез; новый Симон пришел в себя.
Как давно это было!!
X
«Я ИДУ, ТЫ ИДЕШЬ, ОН ИДЕТ»
Герцог Монмут имел одну особенность: он любил выставлять себя напоказ. Я уже не был таким простаком, чтобы не видеть этого и не понять причины тому. Чем больше видел герцога народ, тем более привыкал смотреть на него, как на сына короля; чем более народ привыкал к нему, тем менее был бы он удивлен, если бы случаю угодно было когда-либо доставить ему отцовскую корону.
Поездка в Дувр, конечно, была делом не первой важности, но и тут герцог Монмут сумел обратить на себя внимание. Он отправился туда не с отцом, не с герцогом Йоркским, а предпочел ехать впереди них и один, а чтобы еще больше возбудить внимание толпы своим путешествием, поставил на ноги все почтовые станции и все гостиницы, сделав путь от Лондона до Кэнтербери в течение одного-единственного дня, от восхода до заката солнца. Его единственным спутником в экипаже был лорд Кэрфорд, бывший теперь с ним неразлучным, все же остальные, в том числе и я, ехали верхом, меняя дорогой лошадей по мере надобности. Мы ехали очень весело и пышно, и герцог Монмут радовался, когда говорили, что до сих пор ни король, ни кто другой не совершали такого пути в столь краткий срок. Это вознаграждало его за всю спешку и беспорядок, за измученных сумасбродной гонкой лошадей и людей.
Мне было о чем подумать дорогой. Возраставшая интимность между герцогом и Кэрфордом очень занимала меня. Я уже знал о слухах, вследствие которых многие считали лорда тайным папистом, почему ему втайне покровительствовал герцог Йоркский; говорили о его постоянных сношениях с Арлингтоном при содействии услужливого Дарелла. Вследствие всего этого меня удивляла его дружба с герцогом Монмутом, в жертву которой он, очевидно, приносил даже свою естественную ревность влюбленного поклонника Барбары Кинтон. Впрочем, придворные нравы вполне допускали такие отношения, на них принято было закрывать глаза. Но я решил наоборот – смотреть в оба как ради своего нового господина, так ради своих старых друзей, а может быть, и ради себя самого: любезная вежливость Кэрфорда едва могла скрыть его вражду ко мне.
Мы приехали в Кэнтербери еще засветло и помчались по улицам города. Все жители высыпали из домов, чтобы видеть его высочество, и герцог Монмут был очень доволен. Он принимал поклонение толпы как должное, и едва ли принц Уэльский[7] был бы встречен с большей преданностью.
В прекрасном расположении духа герцог ушел в свои апартаменты вместе с Кэрфордом; меня он не пригласил с собою, чему, откровенно говоря, я был очень рад. Воспользовавшись свободой, я пошел бродить в сумерках по улицам города и около старинного собора, погруженный в безотрадные думы о своей неудачной любви. Только когда желудок напомнил мне о своих требованиях, я вернулся в гостиницу, чтобы позаботиться об ужине.
Герцог все еще сидел с Кэрфордом, и я пошел в большой зал, очень желая избежать всякого общества за своим столом. Но хозяин гостиницы предупредил меня, что мне придется разделить свою трапезу с вновь прибывшим путешественником, тоже заказавшим ужин. К явному недоумению хозяина, этот господин, узнав о пребывании здесь герцога Монмута, не высказал ни удивления, ни малейшего желания видеть его. Двое его слуг были очень необщительны и, казалось, знали по-английски лишь несколько фраз. По-видимому, все эти люди были французы.
– Этот господин не сказал своего имени? – спросил и.
– Нет, но так как он не жалеет денег, то я не особенно и спрашивал его об этом.
– Разумеется, – презрительно согласился я. – Позаботьтесь об ужине.
Войдя в зал, я вежливо поклонился молодому, изящному господину, сидевшему у стола. Он так же вежливо ответил мне, и между нами завязался разговор. Он очень свободно объяснялся на английском языке, хотя с заметным иностранным акцентом. Его манеры были спокойны и уверенны, и я счел простой случайностью, что заряженный пистолет все время лежал у него под рукою. Он спросил меня о моей службе, и я сказал ему, что сопровождаю герцога в Дувр.
– Навстречу герцогине Орлеанской? Я слышал о ее поездке еще во Франции. Ее посещение доставит большое удовольствие королю, ее брату.
– Во всяком случае, ему больше, чем ее супругу, если верить слухам, – усмехнулся я. – При дворе много толковали о том, что герцог Орлеанский не любит выпускать из вида своей жены, к чему та постоянно стремится.
– Может быть, – ответил мой собеседник, – но в подобных обстоятельствах трудно угадать истину. Я сам знаю многих при французском дворе, но не верю таким слухам.
Я поспешил переменить разговор, сказав любезность по поводу английского произношения моего собеседника и высказав предположение, что он был когда-нибудь в Англии.
– Я недавно был в Лондоне, – отозвался он, – с год тому назад.
– Ваш английский язык заставил смутиться мой французский, – рассмеялся я, – иначе я говорил бы с вами по-французски.
– Сознаюсь, что для меня это было бы гораздо легче, – сказал он.
– О, я говорю неважно – по-купечески, а не по-придворному, – ответил я, действительно научившись этому языку от торговцев в Норвиче.
– Позвольте мне самому судить об этом, – вежливо сказал мой собеседник.
Я хотел уже исполнить его желание, как вдруг снаружи послышался громкий спор, среди которого французские восклицания перемешивались с английской бранью. Мой собеседник, торопливо извинившись, поспешил выйти из комнаты, а я продолжал ужинать, думая, что его слуга поспорил с хозяином гостиницы и они оба не могут понять друг друга. Мое предположение оправдалось, когда француз вернулся. Он был, видимо, испуган, заметив забытую им на столе записную книжку, и бросил на меня подозрительный взгляд. Я с улыбкой возобновил разговор, сказав:
– Я говорю по-французски, как школьник; например, я могу проспрягать «я люблю, ты любишь, он любит», а больше того едва ли.
– Ну, вы несправедливы к себе, – любезно сказал француз. – Уж будто бы ничего больше?
– Что-нибудь в таком же роде, – продолжал я шутить. – Ну, что вы скажете, например, на это? – и, облокотившись обеими руками на стол, я нагнулся к нему и сказал первое, что пришло мне в голову: – это не так-то просто: «Я иду, ты идешь, он идет»!
Француз громко вскрикнул и вскочил на ноги. Торопливо выхватив из нагрудного кармана записную книжку, он стал лихорадочно осматривать ее кожаный переплет и застежку, а потом уставился на меня злыми, подозрительными глазами. Я с недоумением следил за ним и наконец сказал:
![Александр Дюма - Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]](/uploads/posts/books/19343/19343.jpg)
