Сергей Зайцев - Секира и меч
– Ждет топор на плахе, – жестко усмехнулся Глеб.
Но Фома не отступался:
– Подумай о нас, брат! Ты один-одинешенек, а у нас чада малые… Корнил грозит: выведу Аскольдово племя!…
– И выведет, – кивнул Глеб. – Он начал с Аскольда.
– Брат, не слушай людей. Не убивал Корнил Аскольда. А вот ты убьешь нас руками Корнила…
– Чего вы достойны, то и получите! Разве это такая премудрость, чтоб ее в твои лета не понимать? – Глеб уже начинал злиться. – Я пришел сказать, чтобы вы не держались за Сельцо. Все бросайте, с места снимайтесь и идите к старому Владимиру под крыло. А лучше – еще дальше! Ибо смерть родителей не отмщенной я не оставлю. Получат свое и Корнил, и Святополк, и молодой князь. Они – убийцы!
– Брат, ты сошел с ума, – совсем сник Фома. – Поднимать руку на Мстислава! Да ведь старый Владимир тебя раздавит, как вошь. И нас заодно. Изведет, подрубит Аскольдово древо… Лучше смирись. Хватит крови!…
Глеб покачал головой с сожалением:
– То не нам с тобой решать – достаточно ли крови. Ко мне дважды являлся отец. И всякий раз он подталкивал к мести…
– Отец был воин. И ты – воин. А мы – пахари. Дайте же нам спокойной жизни! Не то…
– Что – не то? – удивился Глеб. – Ты, пахарь, мне угрожаешь.
– Я пытаюсь образумить тебя.
Здесь Глебу почудилось, что некий шорох раздался позади него. А в глазах Фомы он увидел испуг.
Взявшись за рукоять меча, что висел на поясе, Глеб резко обернулся. За спиной у него стоял Волк. Волк испытующе смотрел на Фому.
– Вот как! Это ты!… – Глеб отпустил меч. – Теперь мне понятно, отчего в Сельце волнуются собаки.
Фома спросил:
– Кто это?
– Это – Волк. Мой побратим. Фома с осуждением покачал головой:
– Ну и побратимы у тебя. С такими лютыми глазами. Не удивительно мне, что такие у тебя и дела.
Волк сказал:- Может, не мое это дело, но пока вы тут разговариваете, братья, какие-то люди стягивают вокруг вас кольцо.
– Что еще за люди!… – разозлился Глеб и выхватил из-за спины секиру.
Фома сказал:
– Бросай секиру, Глеб! Считай, мы тебя поймали. Мы хоть и пахари, а всегда сумеем обмануть Воина. И не станешь же ты в самом деле рубить головы родным братьям!…
Глеб оглянулся. Он увидел, что все его братья один за другим выходят из-за деревьев. А в руках у братьев Глеб увидел дубье. И дубьем этим Аскольдовы дети поигрывали очень красноречиво.
– Вот так дела!… – хмыкнул Волк. – Впрочем видеть мне доводилось не раз, как идет брат на брата. Но я – то здесь при чем?
– Ужели испугался? – усмехнулся Глеб. – В моих ушах еще звучат твои слова о волчьих зубах, что будут не лишними в драке.
– Зубы – зубами! – оглядывался Волк. – Но ведь и про шкуру забывать не надо. А братцы твои, посмотри, как один, крепыши!…
Глеб и Волк, как настоящие побратимы, стали спиной к спине.
– Драться – так драться, – воскликнул Глеб. – Во всяком случае нескучно время проведем… Эй, Волк! У меня есть секира. А ты возьми мой меч.
– А зубы.на что? – прорычал, распаляясь, Волк и ощерился.
Фома, увидев острые красивые зубы Волка, побледнел. Фома был явно не воин.
А Волк все же взял предложенный меч. Глеб сказал, обращаясь к братьям:
– Мы готовы! А вам решать – быть ли драке. И если мы пустим кому-нибудь кровь, это будет на вашей совести, поскольку мы будем только отбиваться.
– Бросай секиру, Глеб! – последний раз просил Фома.
Но брат уже не удостоил его ответа.
И тогда Фома сделал знак, и кольцо стало сужаться. Аскольдовы дети поигрывали дубьем, кто-то готовил веревки, а кто-то и замахнулся уже.
Глеб и Волк, готовые к бою, стояли неподвижно; они зорко следили за каждым движением нападающих. Меч и секира грозно поблескивали в солнечных лучах.
И когда уже с обеих сторон готовы были посыпаться удары, Фома воскликнул:
– Смотрите, братья! Кто это?..
Аскольдовы дети обернулись в ту сторону, куда показывал Фома. Глеб здесь подумал, что вот настал удобный миг прорваться – пока внимание братьев отвлечено. И едва уже не бросился вперед, но в голову ему вовремя пришла мысль, что негоже Воину бегать от пахарей. И тогда он тоже проследил взгляд Фомы и увидел того старца – в белых одеяниях. Прежде Глеб видел его только ночью и не мог как следует рассмотреть. Впрочем не мог он рассмотреть его и сейчас, ибо старец стоял в отдалении. Но то, что явился им сейчас сам Аскольд, только очень-очень постаревший, у Глеба не было никаких сомнений.
И кто-то из братьев испуганно сказал:
– Это же отец!… Памфил выдохнул:
– Он смотрит на нас. Он что-то хочет сказать.
– Ясно, что! – бросил дубину Кирилл. – Он не хочет допустить драки.- Он молчит.
– Все и без слов понятно…
Так переговаривались братья, а старец все смотрел на них и не уходил. Ветерок шевелил его седые волосы; слегка колыхались полы рубахи.
– Не страшно ли вам? – покосился на братьев Памфил.
Фома сказал:
– Не ошиблись ли мы, что погребли родителей по христианскому обряду? Отец наш Аскольд никогда не был ревнивым почитателем Христа. Аскольд, я знаю, поклонялся и жертвовал Волоту… Быть может, следовало предать их тела огню – по обычаю языческому?
– Какой-то он старый, – заметил кто-то.
– Отец прошел через смерть, – напомнил Глеб. Братья – смущенные, притихшие – побросали дубье. Им показалось, что старец удовлетворенно кивнул. Он так и не сказал ни слова. Тихо повернулся и пошел прочь. Он был невесом и светел. Старец шел, а под ногами его не шуршали травы; он отошел уже далеко, а все было как бы видать сквозь молодую листву размытое белое пятно.
– Никогда я прежде не видал воскресших, – пробубнил Волк. – И кабы был крещеным, сейчас бы перекрестился!…
После этих слов он вернул Глебу меч.
А Фома сказал, осторожно взяв Глеба за плечо:
– Уходи, брат, из этих мест! И не убивай больше никого. Секирой, убийством не восстановишь справедливость. Только нам повредишь…
– Быть может, так оно и есть, – ответил Глеб. – Но и смирением овечьим не заставишь убийц устыдиться. Это вам скажет любой волк.
Здесь они и расстались. Братья, поглядывая исподлобья, направились к Сельцу. А Глеб и Волк быстро скрылись в лесу.
Глава 9
Волк все не мог успокоиться:
– Этот старец даже не оставил следов. Мы там проходили, и я посмотрел.
– Он дух, призрак, – объяснил Глеб. – Его нельзя потрогать. Поэтому он не оставляет следов.
Но Волк ответил с сомнением:
– Трогал же его ветер! Все видели, как колыхались его седины…
Этого Глеб не мог объяснить, он только предположил:
