Александр Дюма - Сальтеадор
В углу виднелось ложе из мха, покрытое свежим папоротником, а над ним висел чей-то портрет, в дубовой рамке, написанный грубовато, — вернее, не портрет, а изображение Мадонны с темным ликом, восходившее к XIII веку; такие изображения, как охотно утверждают католические предания, принадлежали кисти святого Луки.
На противоположной стене висели еще две картины в более современном, но, пожалуй, менее строго выдержанном вкусе; они были оправлены в золоченые рамы, но позолота кое-где стерлась от времени. На одной был изображен мужчина, на другой — женщина, оба с коронами на голове, а поверх корон были начертаны их титулы, имена и прозвища.
У женщины, одетой необычно (насколько об этом можно было судить по видимой небольшой части ее бюста), корона была какая-то фантастическая, словно у восточной царицы, а цвет лица смуглый, как у южанки. Взглянув на картину, всякий, кто видел Хинесту, вспомнил бы о юной цыганке, а если б эта прекрасная девушка была тут же, рядом, то зритель невольно обернулся бы и посмотрел на нее, сравнивая произведение художника с творением Божьим, и нашел бы между ними разительное сходство, хотя сразу было видно, что Хинеста еще не достигла возраста оригинала.
Над короной было начертано «La reyna Topacio la Hermosa», что в переводе означает: «Королева Топаз Прекрасная».
На голове мужчины, одетого в великолепный костюм, был черный бархатный берет, а поверх — королевская корона; длинные светлые волосы, прямыми прядями обрамлявшие щеки, и бело-розовый цвет его лица контрастировали со смуглым лицом женщины, а голубые глаза, ласково смотревшие с портрета, говорили о том, что он уроженец Севера, причем он был так же прекрасен, как и женщина: каждый был хорош по-своему. И он и она заслуживали лестных эпитетов, неотделимых от их имен, — прозвища были почти одинаковы.
Над головой мужчины была надпись: «El rey Felipe el Hermoso», что означает: «Король Филипп Красивый».
Фернандо осмотрел пещеру, взгляд его на миг остановился на ложе из мха, на лике Мадонны и застыл на двух портретах.
Молодая девушка почувствовала, что Фернандо рядом, даже не услышав его шагов; она обернулась в тот миг, когда, как мы уже сказали, надевала перстень и прятала пергамент на груди.
И вот с улыбкой, достойной принцессы, предлагающей гостеприимство в своем дворце, она сказала:
— Входи, Фернандо, — сказала она с присущей ее речи образностью, — и ты превратишь гнездышко горлинки в гнездо орла.
— Но может быть, горлинка соблаговолит сначала сказать мне, что же это за гнездышко? — спросил Фернандо.
— Здесь я родилась, — отвечала она, — здесь меня вскормили, здесь я выросла. Сюда прихожу порадоваться или поплакать всякий раз, когда счастлива или горюю… Ты ведь знаешь, что всякое существо хранит беспредельную любовь к своей колыбели.
— О, мне это хорошо известно. Ведь я два раза в месяц с опасностью для жизни навещаю мать и провожу с ней час-другой в той комнате, где я родился, — сказал Фернандо, проходя в глубь грота; затем он спросил: — Хинеста охотно ответила на мой первый вопрос, быть может, она ответит и на второй?
— Спрашивай, я отвечу, — промолвила цыганка.
— Чьи это портреты?
— А я-то думала, Фернандо, что ты горожанин… Значит, я ошибалась?
— Не понимаю.
— Разве Фернандо неграмотен?
— Разумеется, грамотен.
— Так читай же.
И она подняла светильник, чтобы его дрожащий огонек позволил лучше разглядеть оба портрета.
— Итак? — спросила она.
— Итак, я прочел.
— Что ты прочел?
— Я прочел: «Королева Топаз Прекрасная».
— И что же?
— Мне неизвестна королева с таким именем.
— А если она королева цыган?
— Да, верно, — согласился Фернандо, — я и забыл, что у цыган есть короли.
— И королевы, — добавила Хинеста.
— Но почему же ты так похожа на портрет? — спросил Сальтеадор.
— Потому что это портрет моей матери, — с гордостью отвечала девушка.
Молодой человек сравнил лица, и сходство, уже отмеченное нами, поразило его.
— А второй портрет? — спросил он.
— Сделай то же, что ты сейчас сделал: читай!
— Пусть так, читаю. Здесь написано: «Король Филипп Красивый».
— Может быть, тебе также неизвестно, что в Испании был король по имени Филипп Красивый?
— Известно; я даже видел его в детстве.
— Я тоже.
— Ведь ты тогда была совсем маленькой…
— Да. Но есть воспоминания, которые сохраняются у нас в глубине сердца на всю жизнь, в каком бы возрасте они ни запечатлелись.
— Да, верно, — отвечал Фернандо со вздохом. — Мне знакомы такие воспоминания. Но почему портреты висят рядом?
Хинеста усмехнулась.
— Да ведь это портреты короля и королевы, не правда ли?
— Разумеется. Но…
Он запнулся, боясь ранить гордость девушки.
Но она, все так же усмехаясь, продолжала:
— Ты, вероятно, хотел заметить, что один из них король настоящего государства, а на другом портрете — королева государства воображаемого.
— Признаюсь, милая моя Хинеста, я об этом подумал.
— Прежде всего, кто тебе сказал, что Египет был воображаемым государством, кто тебе сказал, что женщина, ведущая свой род от прекрасной Никосии, царицы Савской, — не настоящая королева, равная королю, ведущему свой род от Максимилиана, императора Австрийского?
— Да кем же приходится тебе Филипп Красивый? — спросил Фернандо.
Хинеста перебила его:
— Филипп Красивый — отец короля дона Карлоса, который завтра должен прибыть в Гранаду. Нельзя терять время на разговоры, — я спешу. Я буду умолять короля о том, в чем он, пожалуй, откажет дону Иньиго.
— Как, ты отправляешься в Гранаду? — ужаснулся Фернандо.
— И сейчас же!.. Жди меня здесь.
— Да ты с ума сошла, Хинеста!
— Вот здесь, в уголке, хлеб и финики. Я вернусь скоро, тебе хватит. А воды предостаточно за пещерой — сам видишь.
— Хинеста, я не потерплю, чтобы ты ради меня…
— Послушай, Фернандо, если ты меня задержишь хоть на минуту, огонь помешает мне добраться до русла потока.
— Но ведь преследователи, опоясавшие горы огнем, зная, что там мое убежище, вряд ли позволят тебе пройти. Вдруг они обидят тебя, вдруг убьют!
— Нет, они ничего не сделают девушке, захваченной пожаром в горах, — ведь она спасается бегством со своей козочкой вдоль русла.
— Да, это верно, ты права, Хинеста! — воскликнул Фернандо. — Ну, а если тебя схватят, пусть это будет вдали от меня.
— Фернандо, — промолвила девушка взволнованным голосом, — если бы я сомневалась в том, что спасу тебя, я бы осталась, чтобы умереть вместе с тобой, но я уверена, что добьюсь своего. Маса, идем…
