Елена Арсеньева - Русские куртизанки
Дюма-младший оказался куда более сентиментален, чем Диккенс, и совершил в память Мари Дюплесси поступок номер два: написал стихи, которые многие исследователи его творчества считают его лучшими поэтическими творениями. Они и в самом деле прелестны:
Расстался с вами я, а почему — не знаю.
Ничтожным повод был: казалось мне, любовь
К другому скрыли вы… О суета земная!
Зачем уехал я? Зачем вернулся вновь?
Потом я вам писал о скором возвращенье,
О том, что к вам приду и буду умолять.
Чтоб даровали вы мне милость и прощенье.
Я так надеялся увидеть вас опять!
И вот примчался к вам. Что вижу я, о Боже!
Закрытое окно и запертую дверь.
Сказали люди мне: в могиле черви гложут
Ту, что я так любил, ту, что мертва теперь.
Один лишь человек с поникшей головою
У ложа вашего стоял в последний час.
Друзья к вам не пришли. Я знаю: только двое
В последнем шествии сопровождали вас.
Благословляю их. Они одни посмели
С презреньем отнестись к тому, что скажет свет,
Умершей женщине не на словах — на деле
Отдав последний долг во имя прошлых лет.
Те двое до конца ей верность сохраняли,
Но лорд ее забыл и князь прийти не мог:
Они ее любовь за деньги покупали,
Но не могли купить надгробный ей венок.
Третьим и самым знаменательным поступком, совершенным Александром Дюма-сыном в память Мари-Альфонсины Дюплесси, стало написание романа «Дама с камелиями», героиня которого, Маргарита Готье, — живой портрет мадемуазель Дюплесси. Вообще у многих поэтов и романистов было в привычке описывать в стихах и прозе свои былые увлечения. Александр-фис всего лишь последовал традиции (которая продолжает жить в веках!). Роман имел успех: «Туберкулез и бледность приобрели теперь мрачное очарование», как отзывались современники. Однако этот успех был совершенное ничто по сравнению с тем триумфом, которых рухнул на голову младшего Дюма после того, как он написал по мотивам собственного романа пьесу и поставил ее в театре Жимназ. Общественное мнение — штука довольно-таки причудливая, а порою даже вывернутая наизнанку. Теперь Александр Дюма-сын приобрел славу непроходимого моралиста, который задался целью исправить всех публичных барышень оптом и в розницу. «Я убежден в одном: женщине, которую с детства не научили добру, Бог открывает два пути, ведущие к нему, — путь страдания и путь любви. Они трудны: те, кто на них вступает, стирают до крови ноги, раздирают руки, зато они оставляют украшения порока на придорожных колючках и приходят к цели в той наготе, в которой не стыдно предстать перед Господом», — пылко декламирует его герой Арман Дюваль.
Однако Арман Арманом, Дюваль Дювалем, а жизнь Дюма-сына постоянно вступала в противоречие с декларациями подобного рода. Одним из таких противоречий и сделался его роман с Лидией Нессельроде.
Она была, как уже говорилось выше, куртизанкой по натуре и по крови, унаследовав самые боевые качества своей приснопамятной матушки. Ко времени знакомства с Дюма-фисом (в 1850 году) Лидия уже три года пребывала замужем за графом Дмитрием Нессельроде. Это был, что называется, династический брак. Бывший министр внутренних дел, ныне московский генерал-губернатор Закревский породнился со знаменитым Карлом Нессельроде — графом, канцлером, министром иностранных дел, который был достаточно умен и ловок, чтобы продержаться на своем посту при трех русских императорах. Сын его Дмитрий тоже пошел по дипломатической, как в те поры выражались, части, он служил секретарем русского посольства в Константинополе и был на семнадцать лет старше Лидии. Приданое в триста тысяч рублей, которое давалось за Лидией, и громкое имя ее отца заставили Нессельроде забыть о законах наследственности и еще более громком имени ее матушки. Ну что ж, они получили то, что должны были получить: неудачный, скандальный брак! Самой трезвомыслящей в этом семействе оказалась графиня Нессельроде. Она очень быстро рассталась с иллюзиями относительно невестки и семейной жизни сына: «Дмитрий очень меня беспокоит. Сможет ли он вести себя с достаточным тактом во время этого длительного пребывания вдвоем?.. ведь их взгляды и понятия несхожи. Ему выпала нелегкая задача, а он полагал, что все будет очень просто. Он не учел, сколько понадобится терпения, чтобы удерживать в равновесии эту хорошенькую, но сумасбродную головку. Если он не будет смягчать свои отказы, если устанет доказывать и убеждать, это приведет к охлаждению, чего я весьма опасаюсь».
Так оно и вышло. Ехать в унылый, жаркий, пыльный Константинополь Лидия отказалась наотрез. Вообще семейная жизнь немедленно сказалась на ее нервах, особенно рождение сына Анатолия, которого Нессельроде звали Толли. Попытавшись привести их в порядок в Бадене, Эмсе, Спа и Брайтоне, она в конце концов была доставлена супругом в Париж и сдана на попечение (!!!) не кому иной, как Марии Каллергис! Смешнее всего, что Дмитрию рекомендовал ее папенька — канцлер Карл Нессельроде. История об этом вообще-то умалчивает, однако сплетники тех времен уверяют, что он потому питал к Марии неограниченное доверие, что некогда был ее первым мужчиной и решил, что она и по прошествии стольких лет остается невинной девочкой, которая вполне сможет перевоспитать взбалмошную Лидию.
Ну что ж, Мария Каллергис и впрямь преподала ей главный урок жизни: оказывается, все женские проблемы проистекают от сексуальной неудовлетворенности, и стоит только найти молодого, сильного, неутомимого, умелого любовника, как жизнь вновь станет прекрасной. Впрочем, общение с интеллектуалами (с тем же Мюссе) не прошло для Марии даром, и она к вышеперечисленным качествам добавляла еще ум и галантность, а также умение вести в постели интересный разговор. Александр Дюма-фис отвечал всем требованиям, и Лидия наконец очутилась в его объятиях.
И поняла, что «снежная фея» была совершенно права!..
На радостях Лидия развернулась в Париже на весь размах своей истинно русской натуры. Она оказалась ужасной транжирой. Например, на устройство одного только бала она потратила восемьдесят тысяч франков. Наряды свои она шила только у самой дорогой и модной портнихи Пальмиры. Каждое платье обходилось не меньше чем в полторы тысячи франков, и Лидия не мелочилась: заказывала не один туалет, а минимум дюжину. Вообще она была дама с большим и даже строгим вкусом: если платье было красное, к нему непременно полагались рубины (диадема, ожерелье, браслеты, серьги, кольца — полный склаваж!), к синему — сапфиры… etc. Но особенную страсть Лидия питала к жемчугам и как-то раз приобрела нить отборного жемчуга длиной в семь метров. Поскольку общеизвестно, что лучший способ сохранить интимное мерцание жемчужин — это постоянно носить их как можно ближе к телу, Лидия теперь практически не снимала драгоценной нити, и вот именно в таком виде ее и застал зашедший навестить Дюма-фиса Дюма-пэр. В своих воспоминаниях, названных «Беседами», он описывал встречу с любовницей сына.
