Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
И он сунул руку в карман.
Но, как мы помним, все, что у него было, он отдал Куртену.
— Боже! — воскликнул он. — Бедное мое дитя, у меня нет ни су! Вернемся вместе в замок, Розина, я дам тебе сколько нужно.
— О нет! — ответила девушка. — Туда я не вернусь ни за что на свете. Нет! Тем хуже, раз уж я решилась, пойду к Волчицам. Они сочувствуют чужому горю, они не выгонят бедную девушку, у которой отец при смерти и которая просит помощи.
— Но… — нерешительно возразил молодой человек. — Но ведь они, говорят, небогаты.
— Кто?
— Барышни Суде.
— О! Я не денег пойду у них просить… Они не милостыню подают: Господь свидетель, то, что они делают, гораздо лучше.
— Что же они делают?
— Они приходят туда, где люди болеют, и, если не могут вылечить больного, поддерживают умирающего и плачут вместе с теми, кто остался в живых.
— Да, — ответил молодой человек, — так они поступают при обычной болезни, но если это злокачественная лихорадка?..
— А разве они на это посмотрят? Разве добрые сердца разбирают, заразная эта хворь или нет? Видите, я сейчас иду к ним, верно?
— Да.
— Ну так вот, подождите здесь, через десять минут я вернусь с одной из сестер: она будет ухаживать за моим отцом. До встречи, господин Мишель. Ах! Никак не ожидала такого отношения от госпожи баронессы: выгнать точно воровку дочь вашей кормилицы!
И девушка удалилась, а молодой человек не нашелся, что ей ответить.
Но кое-что из сказанного девушки запало ему в душу.
Она сказала: «Подождите здесь, через десять минут я вернусь с одной из сестер».
Мишель твердо решил ждать; упустив один случай, он хотел воспользоваться другим.
А вдруг случится так, что вместе с Розиной придет Мари?
Но можно ли себе вообразить, чтобы восемнадцатилетняя девушка, дочь маркиза де Суде, вышла из дому в восемь часов вечера и отправилась за полтора льё ухаживать за бедным крестьянином, больным злокачественной лихорадкой?
Это было не то что неправдоподобно, это было просто немыслимо.
Розина наделяла сестер достоинствами, которых у них не было, подобно тому, как другие наделяли их пороками, которых у них не было.
Да и можно ли поверить, чтобы набожная баронесса Мишель, приписывавшая себе все добродетели, какие только были на свете, повела себя в таких обстоятельствах прямо противоположно тому, как поступили две девушки, осуждаемые всей округой?
А если все произойдет так, как предсказывала Розина, не будет ли это означать, что именно сестры Суде и есть подлинные христианки?
Но, разумеется, ни одна из них не придет.
Молодой человек уже повторил себе это в десятый раз за десять минут, когда из-за поворота дороги, за которым исчезла Розина, показались две женские фигуры.
В одной из них, несмотря на сгущавшиеся сумерки, он узнал Розину; но сопровождавшая ее особа была неузнаваема под длинной накидкой.
Барон Мишель был в таком смятении, а сердце так трепетало, что у него подкосились ноги, он не смог и шагу сделать навстречу двум девушкам и ждал, когда они подойдут ближе.
— Ну, господин барон, — гордо сказала Розина, — что я вам говорила?
— А что ты ему говорила? — спросила девушка в накидке.
У Мишеля вырвался вздох: этот твердый и решительный голос принадлежал Берте.
— Я говорила ему, — ответила Розина, — что у вас со мной не поступят так, как в замке Ла-Ложери, и не прогонят.
— Но ты, наверное, не сказала мадемуазель де Суде, чем болен твой отец? — спросил Мишель.
— По всем признакам, — ответила Берта, — болезнь походит на тифозную горячку. Поэтому нельзя терять ни минуты: это как раз та болезнь, какую надо начать лечить вовремя. Пойдете с нами, господин Мишель?
— Но, мадемуазель, — сказал молодой человек, — ведь тифозная горячка — заразная болезнь.
— Одни это утверждают, другие отрицают, — невозмутимо ответила Берта.
— Но тифозная горячка смертельна! — не унимался Мишель.
— Да, во многих случаях. Но бывает, что больные выздоравливают.
Молодой человек притянул Берту к себе.
— И вы хотите подвергнуться такой опасности? — спросил он.
— Разумеется.
— Ради какого-то неизвестного, чужого вам человека?
— Пусть нам он чужой, — с подкупающей мягкостью ответила Берта, — но кому-то он приходится отцом, братом, мужем. В этом мире нет чужих, господин Мишель, и разве судьба этого несчастного вам безразлична?
— Это муж моей кормилицы, — пробормотал Мишель.
— Вот видите, — заметила Берта, — вы были не правы, назвав его чужим.
— Но ведь я предлагал Розине вернуться вместе со мной в замок, хотел дать ей денег, чтобы она пригласила врача.
— А ты отказалась и решила вместо этого обратиться к нам? — спросила Берта. — Спасибо, Розина.
Молодой человек был смущен. Ему приходилось много раз слышать о милосердии, но он никогда не видел, чтобы кто-то проявлял его. И вот оно вдруг явилось перед ним в облике Берты.
Он шел за девушками в задумчивости, поникнув головой.
— Если вы идете с нами, — сказала Берта, — то будьте так добры, господин Мишель, возьмите этот ящичек с лекарствами.
— Да, но господин барон с нами не пойдет, — сказала Розина. — Он знает, как госпожа баронесса боится любой заразы.
— Ошибаешься, Розина, — возразил молодой человек. — Я иду с вами.
И он взял ящичек, который протянула ему Берта.
Час спустя все трое подходили к хижине отца Розины.
XI
МУЖ КОРМИЛИЦЫ
Эта хижина стояла не в самой деревне, а несколько поодаль, на опушке, примерно на расстоянии ружейного выстрела. Она примыкала к рощице, куда выходила задняя дверь.
Папаша Тенги, как обычно называли отца Розины, был шуаном; в юности он участвовал в первой вандейской войне под началом знаменитых вождей: и Жолли, и де Куэтю, и Шаретта, и Ларошжаклена.
Он был женат и имел двоих детей. Старшим был сын, который, подчиняясь законам о рекрутском наборе, служил в это время в армии. Младшей была дочь Розина.
После рождения каждого из них жена Тенги — как делают обычно бедные крестьянки — кормила грудью еще одного новорожденного ребенка.
Молочным братом юного Тенги был последний отпрыск знатного дворянского рода из Мена; его звали Анри де Бонвиль, и вскоре он появится на страницах нашего повествования.
А молочным братом Розины был, как мы уже знаем, Мишель де ла Ложери, одно из главных действующих лиц нашей трагической истории.
Анри де Бонвиль был двумя годами старше Мишеля; прежде мальчики часто играли вдвоем у порога того дома, куда Мишелю предстояло теперь войти вслед за Розиной и Бертой.
