Саймон Скэрроу - Центурион
Макрон повернулся к Катону спиной, уйдя своей кряжистой фигурой в плащ, как в кокон. Минута — и он уже заливисто храпел, вторя тихим голосам тех, кому не до сна, да отдельным всхрапываньям и ржанию у коновязи. Но сон к Катону не шел, а шли нелегкие мысли о теперешнем положении. В существующем раскладе проглядывало все больше минусов. И хотя шаг проконсула насчет помощи Пальмире можно понять, но уж больно это похоже на жест отчаяния. Правитель Вабат, возможно, уже мертв, а вместе с ним и посланник со своей мелкой свитой. Артакс, не исключено, уже сейчас утверждается на троне, кидая свое маленькое царство в жадные объятия Парфии. Если это произойдет, то хрупкое равновесие сил, что удерживало мир на востоке империи, пошатнется. Парфия сможет вывести свое быстрое громадное войско на самую границу с Сирией и оттуда угрожать римской территории от Армении до Египта. Император Клавдий будет вынужден укреплять свои восточные армии, что дастся ох какой немалой ценой: переброской легионов с Рейна, вдоль которого они уже и так вытянуты тонкой цепочкой. А иначе никак: или это, или отдать огромные пространства Парфии, да еще и вызвать гнев толпы и вспышку политического противостояния в Риме.
А ведь всего этого можно было избежать. Если б только Рим удовольствовался тем, что оставил Пальмиру буфером между двумя империями, то какой-никакой мир, глядишь, был бы сохранен. Но с того момента, как оказался подписан договор с Вабатом, столкновение с Парфией стало неминуемым. Катон ощутил прилив холодной ярости, представив себе политиканов Рима, жирующих в роскоши вдали от последствий своих интриг. Быть может, они сочли, что их виды на Пальмиру оправдывают риск спровоцировать парфян — эдакие беспечные игроки в кости: а ну как свезет. Но здесь на границе эта ставка в игре измерялась жизнями людей, спящих сейчас в темноте. Людей, чья выносливость подвергается в эти дни непомерным испытаниям, и это даже до того, как им доведется сразиться с врагом. Если они победят, то во дворце Клавдия в Риме чуть сдвинется фигурка на символической карте империи. Если проиграют, фигурка будет небрежно сметена и выброшена.
Эта мысль вызвала у Катона горькую улыбку, и он проклял себя за эту свою всегдашнюю склонность рассматривать вещи в широкой трактовке. Какое-то время он не без зависти смотрел на силуэт спящего Макрона. Наконец, спустя уже изрядно времени после того, как умолкли все остальные солдаты, Катон забылся тревожным сном на холодной жесткой земле.
Назавтра колонна оставила холмы позади и вышла на покатую пыльную равнину, по которой дорога вела в Халкиду. Несмотря на опасения Макрона, навстречу попадались лишь обычные торговые караваны, у которых солдаты по непомерно раздутым ценам торопливо покупали фрукты и вино. Все это время росло число отстающих, и к той поре, как колонна подошла к Халкиде, до которой от Антиохии добиралась три дня, Катон обратил внимание, что на утренней поверке Вторая Иллирийская недосчиталась восьмерых. Сейчас он сидел в прохваченной солнцем тени пальм, окаймляющих озерцо, на берегу которого располагался этот городок. Подобно прочим поселениям, основанным на древних торговых путях, Халкида процветала за счет налогов за проход караванов, и ее жители жили в завидном достатке. Однако к этой поре уже пронеслась весть о восстании в Пальмире и слух о столкновении Рима с Парфией, а потому горожане, собравшись в кучки, встревоженно посматривали на марширующую воинскую колонну, которая пользовалась возможностью передохнуть, пополнить запас провианта и набрать в свободные меха воды из озера.
Их волнение можно было понять. Та уединенность, что делала мир столь выгодным для Халкиды, делала ее столь же уязвимой в войну, поскольку ввиду стратегической важности за нее будут бороться обе враждующие стороны. А значит, доход от торговли пойдет на спад, а самому городку предстоят нелегкие времена, ставящие под сомнение — страшно сказать — само его существование.
Катон сейчас был сосредоточен на своих отставших — сведения, занесенные на вощеную дощечку центурионом Парменионом.
— Ну вот, уже восемь. Это сколько же у нас еще отстанет к тому времени, как мы дойдем до Пальмиры?
— Мне выслать конную турму, чтобы подтянуть их, господин префект?
Катон, подумав, покачал головой:
— Если смогут, они нас найдут. Я же не хочу терять людей еще и за счет рассылки поисковых отрядов. Пометь их как находящихся в самовольной отлучке. Если не объявятся к утру, пометим как дезертиров.
— Слушаю. — Парменион корябнул на дощечке, и Катон молча смерил его взглядом, прежде чем тихим голосом заговорить:
— Как настроение у людей?
Парменион в ответ посмотрел на своего командира, затем огляделся убедиться, что вокруг никто не наушничает.
— Не так уж и плохо, — сказал он, — учитывая…
— Учитывая что?
Парменион неброско кивнул в сторону легионеров, расположившихся под пальмами невдалеке от людей и коней Второй Иллирийской.
— Вражда у них все еще сильная, после той передряги в Антиохии. И вот легионеры, язви их, подначивают наших где надо и не надо. Вообще перед боем не надо так поступать.
— Кому, нам или людям Макрона?
— Да обоим. — Парменион с усталой задумчивостью поскреб щетину на подбородке. — А то, того и гляди, друг дружке в глотки вцепятся.
— Мы должны следить, чтобы такое ни в коем случае не произошло, — твердо сказал Катон. — Передай это всем остальным центурионам и оптионам. Допустить такого мы не можем. И если кто-нибудь затеет драку, накажу так, что мало не покажется. Доведи до всех, чтобы поняли.
— Слушаю.
— Вот и молодец, Парменион. Ступай.
Верный помощник не спеша собрал свои вощеные таблички, отсалютовал и пошагал к упряжкам с мулами, на которых везлись учетные записи когорты, сундук с казной и небольшой запас дополнительного оружия и рациона. Подразделение иллирийцев занималось укладкой бурдюков с водой и корзин с фруктами и вяленым мясом, закупленными на халкидском рынке. Глядя на людей, Катон некоторое время прикидывал, верно ли он рассчитал припасы на время перехода по пустыне к Пальмире. Подсчет дался нелегко. Из всех припасов, которыми командир обязан снабдить вверенных ему людей, самым сложным была вода — из-за веса, а также из-за свойства расплескиваться и незаметно вытекать. Если воды взять на повозки слишком много, это замедлит продвижение. А если мало, то, застрянь колонна в пути из-за песчаной бури или нападения врага, вода, не ровен час, закончится, и тогда люди будут мучиться от изнурительной, в безумие ввергающей жажды, какую способна вызывать безжалостная к страданиям пустыня.
