Уильям Моррис - Повесть о Сверкающей Равнине
На рассвете поднялись они и позавтракали, и потом дева обратилась к стражу в алом и спросила:
– Дозволено ли нам наполнить сумы снедью на дорогу?
Отвечал Смотритель:
– Еда вон там.
Под взглядом стража гости наполнили дорожные мешки и, собравшись, пошли к выходу, и страж отпер для них двери, не говоря ни слова. Но когда путники обратили лица свои к горам, страж, наконец, заговорил и остановил их, не дав сделать и шагу. И сказал так: – Куда собрались? Вы ошиблись дорогой!
Отвечал Халльблит:
– Нет же, мы идем к горам и к границе Сверкающей Равнины.
– Не должно вам туда ходить, – возразил Смотритель, – я велю вам воздержаться от этой дороги.
– О Смотритель Окраинного Дома, с какой стати нам воздерживаться от этой дороги? – вопросил Морской Орел.
Отвечал муж в алом:
– Потому что долг мой – помогать тем, кто идет в глубь страны, к Королю, и останавливать тех, кто идет прочь, от Короля.
– Что, коли пойдем мы прочь, невзирая на твой запрет? – молвил Морской Орел. – Задержишь ли ты нас силой?
– Каким образом, коли твой спутник оружен? – отозвался Смотритель.
– Так вперед, – воскликнул Морской Орел.
– О да, мы пойдем вперед, – подхватила дева. – И узнай, о Смотритель, что один только вооруженный юноша вознамерился перейти границу Сверкающей Равнины; мы же вдвоем снова возвратимся сюда и двинемся в глубь страны.
Ответствовал Смотритель:
– Мне нет дела до того, что с вами станется после того, как минуете вы этот дом. Впрочем, никто из тех, что уходят со двора к горам, не возвращается назад, разве что в сопровождении вновь пришедших на Сверкающую Равнину.
– Кто же помешает в том? – спросил Морской Орел.
– КОРОЛЬ, – отозвался Страж.
Надолго воцарилось молчание, и страж обронил:
– А теперь поступайте как знаете.
С этими словами он вернулся в дом и захлопнул дверь.
А Морской Орел и дева застыли на месте, глядя друг на друга и на Халльблита; и дева казалась удрученной и бледной, но Морской Орел воскликнул:
– Вперед же, о Халльблит, раз такова твоя воля; а мы пойдем с тобой и разделим твою участь, какова бы она не была; да, до самых границ Сверкающей Равнины. А ты, о ненаглядная, чего медлишь? Что стоишь, словно милые твои ножки приросли к земле?
Но дева жалостно вскрикнула и бросилась на траву, и пала на колени перед Морским Орлом, и обхватила его колени и, между всхлипываниями и рыданиями, с трудом выговорила:
– О повелитель мой и возлюбленный, заклинаю тебя, не ходи; ведь Копьеносец, наш друг, простит нас! Ибо если уйдешь ты, никогда я больше тебя не увижу, ибо не достанет у меня духу последовать за тобой. О не ходи, умоляю!
Дева распростерлась у его ног, а Морской Орел вспыхнул и заговорил было, но Халльблит оборвал попутчика на полуслове и сказал так:
– Друзья, успокойтесь! Ибо настал миг разлуки. Возвращайтесь тотчас же в глубь Сверкающей Равнины и живите там, и будьте счастливы; и примите благословение мое и благодарность за вашу любовь и помощь. Ибо если последуете вы за мной, то погибнете сами, а мне пользы не принесете. Все равно как если бы радушный хозяин вышел проводить гостей со двора и через поле, в то время как гости идут на край света; а коли в поле поджидает лев, с какой стати хозяину гибнуть во имя учтивости?
С этими словами Халльблит наклонился к деве, и поднял ее с земли, и расцеловал; затем обнял Морского Орла и сказал:
– Прощай, сотоварищ по плаванию!
А дева вручила юноше дорожный мешок со снедью и пожелала ему доброго пути, горько рыдая; мгновение Халльблит ласково глядел на обоих, а затем отвернулся и зашагал к горам – широким шагом, высоко вскинув голову. А влюбленные не стали смотреть ему вслед, не желая усугублять свое горе, но тотчас же, нимало не мешкая, двинулись в обратный путь.
Глава 17. Халльблит среди гор.
Халльблит зашагал вперед; но не успел он сделать и нескольких шагов, как голова у него закружилась, а земля и небо закачались перед глазами, так что пришлось юноше присесть на камень у дороги, гадая, что это на него нашло. Затем поднял он взгляд на скалы, что теперь казались совсем рядом, у края равнины, и слабость и головокружение усилились, и ло! – по мере того, как смотрел юноша на горы, померещилось ему, будто утесы рвутся еще выше, к небу, навстречу чужаку, грозя на него опрокинуться, а земля словно вздыбилась у него под ногами, и тут рухнул он на спину и потерял сознание, и ведать не ведал, что сталось с землей и с небом, и с ходом минут его жизни.
Придя в себя, Халльблит так и не смог вспомнить, долго ли пробыл без чувств; не в силах пошевелиться от слабости, он некоторое время лежал неподвижно, ничего вокруг не различая – даже неба над головой. Позже повернулся он и увидел твердый камень по обе стороны от себя, и устало поднялся на ноги, и почувствовал, что совсем обессилел от голода и жажды. Тогда огляделся он и понял, что находится в узком ущелье или распадке среди блеклых скал, голых и безводных, где не росло ни травинки; взгляд его различал только склоны ущелья и ничего более, так что весьма захотелось юноше выбраться за его пределы, осмотреться и понять, куда податься. Тут вспомнил Халльблит о дорожном мешке и схватился за него, и заглянул внутрь, надеясь добыть там снеди, но ло! – вся еда испортилась и пропала даром. Тем не менее, невзирая на слабость, юноша повернулся и с трудом побрел вдоль по едва различимой тропке, уводящей вверх, к выхода из ущелья; и, наконец, добрался до вершины, и уселся на камень с другой стороны, но некоторое время не смел поднять глаза и оглядеть землю, ибо боялся увидеть там знамение смерти. Наконец взглянул он и обнаружил, что оказался высоко среди горных пиков; перед ним и по обе стороны раскинулся мир красновато-желтого камня; хребет за хребтом поднимались впереди, словно волны разбушевавшегося зимнего моря. Солнце приближалось к зениту и ярко и жарко сияло над пустошью; однако ничто не говорило о том, что со времен сотворения мира здесь побывала хоть одна живая душа; вот только помянутая тропка уводила вперед, вниз по каменистому склону.
Туда и сюда, и повсюду вокруг, обращал юноша взгляд, напрягая зрение, на случай, не разглядит ли хоть чего примечательного среди каменистой пустоши; и наконец, между двумя зубцами скалистого хребта по левую руку он различил зеленый проблеск, сливающийся с холодной синевой дали; и подумал в сердце своем, что это – последнее напоминание о Сверкающей Равнине. Затем возвысил он голос в безмолвной пустыне и молвил вслух, хотя слышать было некому: – Вот и настал мой смертный час; здесь гибнет Халльблит из рода Ворона, не совершив назначенного, не найдя утоления тоске своей, и брачное его ложе остыло навеки. Да живет и процветает клан Ворона вовеки веков, и мужи его, и девы, доблестные, пригожие, и плодовитые! О род мой, дай благословение умирающему, который поступает не иначе, как по законам твоим!
