Валерио Манфреди - Александр Македонский. Пески Амона
На лице царя виделась и легкая тревога, и пыл завоевателя, в чертах отражалось благородство великого государя, но сквозила также и усталость; растрепанные пряди волос слиплись от пота, глаза расширились от усилий подавить всякое сопротивление его воле, лоб сморщился от почти болезненного напряжения, жилы на шее вздулись, и вены набухли в ярости сражения. Это был грозный воин на великолепном коне во всем своем величии, но в то же время и смертный человек, обремененный усталостью и грузом печалей, а не бог, как на изображениях Лисиппа.
Апеллес с тревогой наблюдал за реакцией царя, боясь, что тот сейчас разразится одним из своих знаменитых приступов бешенства. Но Александр обнял его:
— Это чудо! Я смог увидеть себя в гуще сражения. Но как ты этого добился? Я сидел перед тобой на деревянном коне, а Букефала лишь вывели для тебя из стойла. Как же ты сумел…
— Я разговаривал с твоими воинами, государь, с твоими товарищами, бывшими рядом с тобой в бою, с теми, кто хорошо тебя знает. И еще я разговаривал с…— он смущенно потупился, — с Кампаспой.
Александр обернулся к девушке, которая посматривала на него с полной намеков улыбочкой.
— Ты не будешь так любезна оставить нас на минутку одних? — попросил он ее.
Кампаспа как будто удивилась и даже обиделась, услышав такую просьбу, но беспрекословно подчинилась. Как только она вышла, Александр спросил:
— Ты помнишь тот день, когда я позировал для тебя в Эфесе?
— Да, — ответил Апеллес, не понимая, к чему клонит царь.
— Кампаспа тогда упомянула о картине, для которой она позировала в виде Афродиты и которую ты продал… Она собиралась сказать кому, но ты сделал ей знак замолчать.
— От тебя ничего не ускользает.
— Монарх похож на артиста — он должен господствовать на сцене, не позволяя себе рассеянности. Минутная рассеянность — и он мертв.
— Верно, — согласился Апеллес и робко поднял глаза на царя, готовясь к трудному моменту.
— Так кто был заказчиком той картины?
— Видишь ли, государь, я не мог представить, что…
— Не стоит извиняться. Художник ходит туда, куда позовут. И это правильно. Говори свободно, тебе нечего бояться — клянусь!
— Мемнон. Это был Мемнон.
— Не знаю почему, но я так и думал. Кто еще здесь мог позволить себе картину такого рода, таких размеров, да еще кисти великого Апеллеса?
— Но уверяю тебя, что…
Александр перебил его:
— Я сказал тебе, что не нужно ничего объяснять. Я хочу лишь попросить об одном одолжении.
— Все, что хочешь, государь.
— Ты видел его лицо?
— Мемнона? Да, конечно.
— Тогда напиши мне его портрет. Никто из нас не знает, как он выглядит, а нам нужно опознать его, если встретим, понимаешь?
— Понимаю, государь.
— Тогда сделай это.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
Апеллес взял побеленную дощечку и уголек и принялся за работу.
ГЛАВА 15
Барсина вместе с сыновьями слезла с коня и направилась к дому, еле освещенному единственной лампой в портике. Она вошла в атриум и оказалась перед своим мужем, который стоял, опершись на костыль.
— Мой любимый! — воскликнула она и, бросившись ему в объятия, стала целовать в губы. — Без тебя жизнь для меня была не жизнь.
— Отец! — крикнули сыновья. Мемнон прижал их всех к себе, зажмурившись от нахлынувших чувств.
— Входите, входите! Я велел приготовить ужин. Нужно устроить праздник.
Они находились в красивом доме в поместье между Ми летом и Галикарнасом, этот дом предоставил ему персидский сатрап Карий.
Столы были уже накрыты по-гречески, с обеденными ложами и кратером, полным кипрского вина. Мемнон пригласил жену и сыновей занять места, а сам улегся на свое ложе.
— Как твое здоровье? — спросила Барсина.
— Очень хорошо, я практически здоров. Хожу с костылем, потому что врач советует еще какое-то время не нагружать сильно ногу, но чувствую себя прекрасно и могу передвигаться без костыля.
— А как рана, не беспокоит?
— Нет. То средство, что дал врач-египтянин, совершило чудо: рана зажила и засохла в считанные дни. Но прошу вас, ешьте.
Грек-повар принес всем свежего хлеба, несколько разных сыров и крутые утиные яйца, в то время как его помощник наливал в тарелки суп из бобов и гороха.
— Что теперь будет? — спросила Барсина.
— Я велел вам приехать сюда, потому что мне нужно рассказать вам кое-что очень важное. Великий Царь своим личным указом назначил меня верховным командующим во всей Анатолии. Это означает, что я могу отдавать приказы даже сатрапам, вербовать войско и распоряжаться огромными средствами.
Сыновья зачарованно смотрели на него, их глаза горели гордостью.
— Значит, ты снова начнешь боевые действия, — грустно сказала Барсина.
— Да, и очень скоро. И в связи с этим…— Он опустил глаза, словно рассматривая цвет вина у себя в кубке.
— Что такое, Мемнон?
— Здесь вам не место. Война будет беспощадной, и ни для кого не найдется безопасного убежища.
Жена слушала Мемнона, недоверчиво качая головой.
— К тому же такова воля Великого Царя. Вы все трое уедете в Сузы. Будете жить при дворе, окруженные почетом и уважением.
— Великий Царь хочет взять нас в заложники?
— Нет, не думаю, но факт остается фактом: я не перс, я наемник и торгую своим мечом.
— Я не брошу тебя.
— Мы тоже, — присоединились к ней сыновья.
Мемнон вздохнул:
— У вас нет выбора и нет другого пути. Вы отправитесь завтра. Повозка довезет вас до Келен, а дальше вы будете в безопасности. Вы поедете по Царской дороге, где не встретите никаких тревог, и к концу следующего месяца прибудете в Сузы.
Пока он говорил, Барсина опустила глаза и по щекам ее скатились две большие слезы.
— Я буду тебе писать, — продолжил Мемнон. — Вы будете часто получать от меня известия, потому что я смогу пользоваться царскими курьерами. Ты сможешь писать мне таким же образом. А когда все закончится, я приеду к тебе в Сузы, где Великий Царь окажет мне самые высокие почести за мою службу. И, наконец, мы сможем пожить спокойно, где захочешь, моя ненаглядная: здесь, в Карий, или в нашем дворце в Зелее, или на море в Памфилии. Мы будем смотреть, как растут наши сыновья. А сейчас успокойся и не делай расставание еще более тяжелым.
Барсина подождала, пока мальчики поужинают, и отослала их спать.
Юноши по очереди подошли к отцу и обняли его; их глаза блестели.
— Я не желаю видеть слез на ресницах моих юных воинов, — сказал Мемнон, и мальчики, сделав над собой усилие, выпрямились и посмотрели на него прямым взглядом. Отец поднялся, чтобы попрощаться с ними. — Спокойной ночи, дети мои. Выспитесь хорошенько, потому что вас ждет долгий путь. Вы увидите разные чудеса: сверкающие многоцветные дворцы, озера и сказочные сады. Вы попробуете редчайших плодов и яств. Будете жить, как боги. А сейчас ступайте.
