Валериан Светлов - Рабыня порока
— Сударыня‑боярыня, ступай‑ка к хозяйке да доложи ей, что князь ее светел остался в опочивальне королевны.
— Что ты врешь, ведьма? — прикрикнула на нее ключница.
— Пес врет, а не я. Я никогда не вру, сударыня‑боярыня, а в таковом деле особливо! Пойди сама посмотри, коли мне не веришь.
Ключница поняла, что карлица говорит правду. Она пошла в опочивальню к Наталье Глебовне.
Наталья Глебовна не спала, когда та вошла, и испуганно взглянула на старуху. Она очень любила ее и вполне доверяла ей, потому что старуха выкормила, вынянчила ее и теперь сделалась домоправительницей в доме Стрешнева, вступив в него после брака Никиты Тихоновича с ее боярышней.
— Что скажешь, Гордеевна? — стараясь казаться спокойной, спросила Наталья Глебовна.
— Плохое, боярыня, плохое. Уж такое‑то неладное, что и сказывать боюсь.
— Что случилось?
Старуха замялась.
— Говори, говори же мне все скорей, не скрывая? Я ничего не боюсь.
— Никита Тихоныч…
— Что Никита Тихоныч?
— Никита Тихоныч остался у той… у твоей разлучницы в опочивальне…
Горькая улыбка легла на лицо Натальи Глебовны.
— Я так и думала, — медленно проговорила она и поднялась с кровати.
Она уже почти оправилась от волнений этого вечера. Никакого недомогания она не чувствовала теперь, а только маленькую усталость и слабость.
— Ты бы полежала, негоже вставать‑то, — заметила ей ключница.
— Ничего, Гордеевна. Я здорова. Для какой стати буду беречь себя? Жизнь моя никому не нужна, кроме как, может быть, Богу. Ему и хочу помолиться.
— Околдовала она его, верь моему старому слову, — заговорила ключница. — Не иначе, что околдовала. Антихрист наслал ее к нам, как и ко многим древним боярам.
— Что ты говоришь, Гордеевна…
— Верно говорю. На Руси нечисто стало. Всему старому, святому конец приходит. Царь кафтаны и бороды режет, немецкие обычаи вводит. Светопреставление скоро будет.
— Молчи, Гордеевна, ты меня пугаешь.
— Как не пугаться‑то, дитятко? Везде нелады нынче. А уж у нас в доме… До старости дожила, ничего такого не видала… — она махнула рукой, и старые красные глаза ее заслезились.
Наталья Глебовна слушала ее со смущенным видом.
— Царь новую столицу выстроил на немецкой земле, повоеванной им, — продолжала старуха, — покинул он древний стольный град Москву‑матушку и царицей взял немку…
— Да откуда ты знаешь все это, старая?
— Люди говорят, а за людьми и я. Много теперь в окрестностях укрывающихся от новшеств. Они и говорят.
Наталья Глебовна подошла к божнице, упала ниц перед образами, на которых были изображены потемневшие строгие лики святых угодников, и разразилась рыданиями.
Она горячо стала молиться.
— Господи, — молилась она, — вразуми его, отведи от него чары, верни ко мне! Ты, Милосердный Господи, дай мне сил перенести испытание… Господи, Господи!.. Помоги мне!
Она не находила слов и замолкла, низко поникнув головой.
Старуха тихо вышла из комнаты, утирая полные слез глаза.
Она пробралась к комнате Марьи Даниловны, приложила ухо к щели и убедилась, что Никита Тихонович еще там.
Он сидел с Марьей Даниловной и вел с ней тихую, дружественную беседу.
IX
— Уж как‑никак, а двум медведям в берлоге не ужиться, — говорила карлица, сидя на другой день на низенькой скамеечке у ног Марьи Даниловны.
Теперь Матришка не юродствовала, а говорила здраво, рассудительно, без своих обычных ужимок и вывертов, только изредка величая свою собеседницу измышленным ею титулом.
— Не видано спокон веку, — продолжала она, — чтобы в одном доме было две хозяйки, две сударки. А у нас все не по‑человечьи, королевна, а неведомо и невидано как. Теперь я тебя допрошу: кто же здесь настоящая боярыня — ты или Наталья свет Глебовна? И кому мы, холопы ваши, служить обязаны? И легкое ли дело угождать двум? Как хочешь, а нужно нам избавиться, королевна, от Натальи Глебовны.
— Для того тебя и позвала, — сказала Марья Даниловна.
Теперь лицо ее было очень оживленно, и прежний яркий румянец играл на ее щеках. В глазах ее светились радостные огоньки, и губы складывались в горделивую, даже надменную улыбку. Она убедилась в силе своего влияния на Стрешнева и в том, что она все может сделать с ним.
А давно ли еще она упала духом и думала, что после ее покушения на жизнь Натальи Глебовны у озера пришел конец ее владычеству в доме и наступила новая тяжелая эпоха ее скитальческой авантюристской жизни?
— Для того я тебя и позвала, — повторила она задумчиво.
— Ну давай, стало быть, думать и гадать.
— Давай. Придумала ли что?
— Кто, я‑то? Придумала.
— Что же?
— Извести, да и все тут.
— Кого извести‑то?
— А известно кого: Наталью Глебовну.
— Но как? Чем? Говори скорее!
— Зельем.
— Откуда его взять, зелье‑то?
— Вона! Откуда! Уж ты повели только мне, из‑под земли достану.
Марья Даниловна задумалась, потом отрицательно покачала головой.
— Аль не годится? — удивленно спросила карлица.
— Не годится, Матришка, — решительно сказала Мария Даниловна.
— Что ж так?
— Да так! Не легко достать хорошего зелья, а потом не оберешься хлопот. Нет, нет! Я не хочу этого, слышишь, и думать не смей! А ежели что без меня сделаешь, тебе отвечать. Все на тебя обрушу, ото всего откажусь, велю казнить тебя. Не настолько люблю я Никиту, чтобы такой грех на душу брать.
Карлица засмеялась своим пискливым смехом, и Марья Даниловна удивленно взглянула на нее.
— Ты чего? — сдвинув брови, спросила она.
— А водица‑то? Что зелье, что водица — все одно к смертному часу приводит. Али водицей погубить — грех меньший, королевна?
— Молчи, дура! — гневно остановила ее Марья Даниловна. — Что ты понимаешь? Грех один, да ответ другой. Нешто я нарочно столкнула ее? Укусило меня что‑то за ногу, я и спотыкнулась на нее и уронила ее в воду.
Карлица мгновенно сделала серьезное лицо и утвердительно закивала головой.
— Так, так, — проговорила она.
— Думай, что другое. Придумывай, — приказала ей Марья Даниловна.
— Думаю, королевна, думаю.
Но Марья Даниловна, не обращая на раздумье карлицы никакого внимания, стала высказывать свои мысли вслух.
— Ах, Матришка, — говорила она, — когда бы ты знала, как все опостылело мне; как нудно мне оставаться здесь. Точно в тюрьме живешь или в монастыре. Ни веселья, ни радости… Людей не видишь, говора их не слышишь, словно в могиле. Не таков нрав у меня, карлица. Воздуху, свету, людей мне хочется, воли, простора! В город какой хочу, веселиться, жить хочу! А здесь? Никита Тихоныч со своими любовными речами да Наталья Глебовна со своей добротой. Опостылели они мне вот как! Не такова я, чтобы жить в таком заточении! Ты думаешь, кабы Никита взял меня в жены, а Наталью Глебовну свою сослал в монастырь, мне бы сладко было? Ан нет! Тоска загрызла бы меня очень скоро. Вот ежели бы он отправился в Питербурх, где царь и двор, вот ежели бы я могла там жить, это дело иное… А здесь что? Могила, застенок и только. Но царь прогневался на Никиту, и Никите не бывать в Питербурхе. Так что толку мне его хозяйкой делаться? Придумала ли что?
