Светлана Поли - Ее Звали Карма
В дальнем углу послышался шорох.
— Кто здесь? — раздался голос из темноты.
Карма притаилась за неотесанным столбом, подпиравшим крышу. Из темноты на лунный свет вышел Матвей.
— Матвей, это ты?
— Я. А кто тут хоронится?
— Я это, Катерина.
— Княжна? Почто государыня здесь?
Катерина тоже вышла на свет, держа под уздцы скакуна.
— Неужто в бега, матушка?
— В бега, Матвеюшка. В бега. Ты ж поди обо всем ведаешь, чего зря толковать?
— Верно…Бедняжка, я завсегда на вашей стороне был, княжна. Но, видать, судьбина у вас такая…
— Ладноть. Скажи, все готово?
— Завсегда готово, матушка. Только куды ж ты теперича одна?
— Подале от гнусного места сего! Погляди, нет ли кого?
Матвей вышел из конюшни, посмотрел по сторонам, прислушался. Все успокоилось и затихло до утра.
— Спят все, — ответил обнадеживающе кузнец.
Обвязав копыта коня мешковиной, он подсадил Катерину в седло, и на мгновенье они замолчали.
— Ну, прощевай, Матвеюшка. Век тебя не забуду. А за доброту твою желаю тебе счастья и, не приведи Господи, попасться дурным людям, — сказала княжна и, набросив на плечи плащ, пришпорила жеребца. — Прощай!
— Прощай, княжна Катерина. Да храни тебя в дороге Господь…
Конь уносил Карму в неведомое по ночной дороге все дальше и дальше от родных мест…
III часть
По дороге в неведомое
Я в этом мире
вечный странник.
Раз так, то думаю, что мне
Покоя в жизни не найти,
Пока гуляю по земле.
1
Многое пришлось испытать, через многое пройти прежде, чем добралась Карма до моря. Долог был путь и опасен. Коня заели волки, а сама спаслась, забравшись на дерево. Старалась идти по дорогам, чтобы можно было встречаться с людьми и справляться у них, верно ли идет она к морю. Чтоб не привлекать внимание, переоделась в мужское холопское платье, а волосы спрятала под холщовый колпак, усеченный сверху. Не гнушалась попросить еду и ночлег у крестьян и пастухов. Если же ночь заставала в лесу, забиралась на дерево и так спала под открытым небом. А дождь прихватит — садилась под натянутую мешковину и так пережидала ненастье; потом выжимала тряпку, сушила на солнце и снова в путь. По дороге ягод наестся, песен попоет, поплачет.
Слегка одичав, Карма приноровилась ловить рыбу сачком, сплетенным из молодых, гибких прутьев, как когда-то этому учил ее Берджу. Поймает рыбу — шлеп об камень; очистит кинжалом, в иле вывозит и на огонь…
Лето кануло быстро. Началась осень. День ото дня становилось все прохладнее. Ночами одинокая путешественница замерзала так, что и разведенный костер не согревал. Хоть садись в него.
Однажды вечером вышла она к деревне. Даже не деревня то была, а несколько домишек, разбросанных по окраине леса.
Залаяли собаки, почуя чужака. Почти сразу же блеснул в темноте огонь факела, и во двор вышел бородатый здоровяк. Увидев человека, мужик начал приглядываться. Карма была невысокого роста, в штанах, в рубахе, телогрейке и холщовой шапке, натянутой на самый лоб. За плечами болтался мешок. Смерив незнакомца суровым взглядом, верзила подошел ближе.
— Откудава ты, парниша, в ентих краях?
— Иду к морю. Пустишь, ночь скоротать?
— Ты один? — мужик настороженно посмотрел по сторонам.
— Один.
— Не боязно одному странствовать?
— Я никого не трогаю, и Бог хранит меня, — ответила Карма, как можно более низким голосом.
— Ну, пошли, — нехотя пробасил хозяин, пропуская незнакомца первым.
В домишке было тепло: в отгороженном углу потрескивали дрова. Пламя огня освещало убогое жилище охотника. По середине стоял дубовый стол, возле него — пара лавок, на одной из которых сидела немолодая раскосая татарка.
— Это еще кого вихрем принесло? — беззлобно бросила она, поглядев на тощего полуночника. В темноте казалось, что у Кармы щеки и глаза ввалились так сильно, что она походила на мертвеца; лицо было бледным, как жабье пузо. На разбойника она никак не тянула: уж слишком изможденный и испуганный у нее был вид.
— Не мнись у порога, проходи к огню, — хозяин подтолкнул ее в спину.
— Откудова бредешь? — спросила татарка, сметывая толстенной иголкой края волчьей шкуры.
— С северу.
— И давно в странствии?
— С середины лета.
Хозяин протянул Карме чеплашку с горячим чаем из листьев малины.
— Благодарствую добрые люди, — отозвалась она.
— Какая же нелегкая понесла тебя с северу до моря? — поинтересовался мужик.
Карма тяжело вздохнула, держа обеими руками горячую посудину и устало глядя в нее.
— Никак беглый ты, — догадалась татарка.
Карма испуганно глянула на нее.
— Не пужайся, — сразу успокоил ее мужик, похлопав по плечу. — Туточки тебя никто не тронет и суд чинить не станет.
— Агабаз, дай мальцу хлеба и мяса, а не то он последний дух испустит. Поглянь на него, в чем только душа-то у тебя держится?
— А вы здесь откель? — поинтересовалась Карма, согреваясь и жадно жуя хлеб с жаренным мясом.
— У нас своя история, — скупо отозвался хозяин, явно не желавший откровенничать с первым встречным.
— Не серчай, добрый человек. Я боле не спрошу ни об чем. Верно, не моего это разумения. Спаси Боже и за то, что пустили на ночлег, да накормили, напоили.
— И ты не серчай на нас, малец. Отвергнутые мы. Прогнали нас из наших селений, — пояснила хозяйка.
— Почто так?
— Глаза у тебя есть? Догадайся.
— Вы, верно, разных племен будете? Племен враждующих?
— А ты…Неужто по свое воле по дорогам бродишь?
Карма опустила голову.
— И ты права, женщина, — отозвалась девушка.
— Знать, много общего в судьбах наших…
— Часто к вам странники забредают? — поинтересовалась Карма, отпивая малиновый отвар.
— Нет. Очень редкостно, — вступил в разговор Агабаз.
— Сколько же весен тебе, малец? — спросила татарка, поднимаясь и стряхивая пошитую меховую жилетку.
— Семнадцать.
— Иди, иди к огню, не робей, — подбодрил Карму Агабаз.
Девушка села на шкуру возле очага и обняла колени, прижав их к груди.
— Родные у тебя есть? — спросила татарка.
— Были. Много чего у меня было прежде. А ныне я никто.
— А за какой надобностью тебе море?
— За морем земля моего друга.
— Он ждет тебя?
Карма задумалась; грусть живо отразилась на ее лице, и криво улыбнувшись, девушка вздохнула.
— Ждет, — печально ответила она.
— Как же нарекают тебя?
