Михаил Шевердин - Набат. Книга первая: Паутина
— Опять мы уклоняемся…
— Те… те… Вы и раздражительны же… но и дедушка, и наш отец, и мы. те… те… оставались всегда учениками-мюридами ишана кабадианского, нашего духовного наставника. И обильными дарами и пожертвованиями общине дервишей ордена накшбендие выполняли свой долг перед аллахом и пророком его.
— Пусть произносят имя его с благоговением!.. — властно вставил сеид Музаффар.
— Те… те… с благоговением… Мы, отец мой и я, — мюриды ишана кабадианского, всегда почтительно и поистине, с преданностью относились к нашему наставнику, и он удостаивал нас своим доверием, он нам вверял дела священного мавзолея кабадианского и посылал нас в мусульманские страны — в Афганистан, в Турцию, в Индустан… Мы…
Хаджи Акбар все так же сидел, уставившись взглядом в лицо шейха, и напрягал мысли до боли в мозгу. Неуловимое воспоминание жужжало назойливой букашкой где-то там, в глубинах сознания И что всего обиднее — мысль эту вот-вот он готов был вспомнить, но для этого надо было поймать взгляд странника, и… Так, по крайней мере, казалось Хаджи Акбару, но на самом деле, едва он встречался с проклятым, огненным взором шейха, все вылетало из головы.
И вдруг Хаджи Акбара словно обожгло. Не скрывая торжества, по-ребячьему взвизгивая и захлебываясь, он воскликнул:
— Баку!
Расплывшееся в улыбке лицо свое он подставит к самому лицу собеседника и, весь побагровев, с нескрываемым нетерпением ждал, что скажет он.
Прыщавый кряхтел и сопел, он даже не сидел, а как то весь подался вперед и склонился над паласом в крайне неудобной позе.
— Убери свою рожу, — невозмутимо проговорил сеид Музаффар. — Она — точь-в-точь плевательница. Избавь от соблазна!
Хаджи Акбар нисколько не обиделся. Совершенно обескураженный, он отпрянул и, сев на пятки, заговорил, но заикался он теперь гораздо больше обычного.
— Баку… те… те… извольте припомнить Мохтадира Гасан-ад-Доуле Сенджаби. те… те… такой обходительный… Роскошные ковры с розами и гуриями и… те… те… друг Мохтадира Гасан-ад-Доуле Сенджаби купец Зохраб Тагизаде… Тоже коврами торговал, а?
Он воззрился опять на дервиша. Но лицо сеида Музаффара хранило полное спокойствие.
— Те-те, — запищал Хаджи Акбар, — не припомните ли? Мы с ними, то есть Зохрабом Тагизаде, с Мохтадиром Гасан-ад-Доуле Сенджаби, еще посещали этот самый съезд народов Востока и слушали речи проклятых большевиков. А разве не с ва… то есть, я хотел сказать, не с Зохрабом Тагизаде, и Мохтадиром Гасан-ад-Доуле Сенджаби мы имели приятнейшую встречу со львом ислама, зятем халифа, генералиссимусом, блистательным Энвер-пашой, каковой также соизволил присутствовать на нечестивом сборище, именуемом съездом народов Востока, а?
Шейх не сказал ни слова. Но под его мрачным взглядом Хаджи Акбар завертелся юлой.
— О, Баку, о, восхитительное кофе его кофеен. О, душистый кабоб, который я ел в его духанах в обществе Мохтадира Гасан-ад-Доуле Сенджаби и… и… — во взгляде шейха снова вспыхнул зловещий огонь, и Хаджи Акбар, сглотнув слюну, вяло закончил: — … и господином ковровым торговцем Зохрабом Тагизаде…
Но и глаза, и губы, и вся прыщавая физиономия владельца Павлиньего караван-сарая говорила, кричала: «С вами! Клянусь, с вами!» И только трусость не позволила ему закричать это вслух.
— А что ты еще мне скажешь? — угрожающе протянул сеид Музаффар.
— Я… тете, — заикался Хаджи Акбар. — Я… О, мы были очень огорчены, когда господин совершенств… э… Зохраб Тагизаде вдруг пропал… исчез… уехал…
— Куда уехал?
— Те… те… те…
— Куда уехал господин Зохраб Тагизаде, я спрашиваю?
— Никто не знал… Даже всезнающий господин Мохтадир Гасан-ад-Доуле Сенджаби сказал, что не знает…
— И это все, что ты знаешь о… об этом Зохрабе Тагизаде, ничтожном торговце персидскими ковриками, с которым ты пил кофе и ел кабоб в Баку? Говори же, когда тебя спрашивают!
— в-в-все. — Губы толстяка дрожали, и говорил он невнятно. — Но господин Мохтадир Гасан-ад-Доуле очень беспокоился. Но… но. но… скажите… могут ли два человека в подлунном мире быть похожи друг на друга, как два пшеничных зер…
Он замолк и с испугом посмотрел на дервиша.
— В Бухаре при благословенном эмире любителем таких сказок прибивали арбяным гвоздем язык к воротам Шейх Джалял.
— Те… те… — пискнул Хаджи Акбар.
— А ныне в Народной республике есть люди, именуемые товарищами из Чека, которым будет очень интересно знать, о чем беседовал господин Хаджи Акбар в Баку с господином Мохтадиром Гасан-ад… Тьфу, бывают же такие длинные имена у рабов аллаха.
— Тише, господин святой, ради бога, тише…
Но разговор был прерван самым странным и неприличным образом. Уже давно слышался в темном углу комнаты, заставленном громадными сундуками и заваленном горой одеял, тихий скрип и потрескивание. Впрочем, мало ли мышей, крыс и насекомых водится в такой старой, обветшалой развалине, как Павлиний сарай. Постепенно, с минуты на минуту шорох и скрип усиливались, и вдруг что-то треснуло. Сеид вздрогнул и уставился во тьму своими снова вспыхнувшими глазами.
Незаметная до той поры, ветхая, слившаяся с серо-грязной стеной дверка с треском рухнула на пол, и, прежде чем собеседники могли что-нибудь сообразить или предпринять, мимо них проскочила женская фигура. Распахнув дверь во двор, женщина остановилась, прислонясь к притолоке, и, тяжело дыша, со злобой проговорила:
— Сказала, что сломаю, — и сломала, сказала, что уйду, — и ушла. Не подходи!.. Сожгу!
Голос ее сорвался в крик. Она быстро наклонилась и, схватив керосиновую лампу, высоко подняла над головой. Прыщавый, кинувшийся было к двери, отпрянул назад.
— Милочка… душенька, постыдись! У нас гость. Дорогой гость, — просительно заговорил Хаджи Акбар. — Не волнуйся, душенька.
Но так как женщина сделала угрожающее движение, он слегка попятился.
Лицо сеида оживилось. Он с жадным интересом посмотрел на стоявшую в дверях молодую женщину. Черные растрепанные косы ее, все в серебряных подвесках, распустились, и сквозь пряди их глядели огромные глаза затравленного зверька. Под их взглядом сеид вдруг побледнел, все лицо его напряглось, на нем мгновенно появилось выражение внимания и участия.
Он решил вмешаться и проговорил:
— О аллах всемогущий! Могли же его ангелы вылепить из грязи и глины такое совершенное создание. Кто ты? — проговорил сеид.
— Я… Жаннат! — смело глядя в глаза незнакомцу, сказала маленькая женщина.
…После долгих скитаний по кишлакам Хаджи Акбар недавно приехал в Бухару. Он не стал останавливаться в своем доме, а по ряду причин поселился с юной женой в своем пригородном постоялом дворе, широко известном под именем Товус сарай или Павлиний караван-сарай.
