Владимир Москалев - Король франков
– Похоже, матушка, вам давно известно, что герцог стал королем. Как дошла до вас эта весть?
– Я узнала об этом лишь вчера от одного человека. Он приходил в аббатство проведать свою дочь.
– Свою дочь? – насторожился Можер. – И он приходил сюда?.. А как звали этого человека, вы не помните?
– Помню, как же, только что тебе до этого? А звали его Гунтран.
Можер остановился. Именно это имя вместе с именем своей возлюбленной называл ему сегодня утром Роберт. Неужели тот самый?.. Его дочь зовут Гердой, вернее, звали в миру, а как сейчас – никто за пределами этого монастыря, кроме отца, не знает. Да и не это теперь важно, а то, какое имя назовет настоятельница, она должна его помнить.
– А как зовут эту девицу? – спросил нормандец. – Его дочь?..
– Сестра Инесса.
– А в миру? Ее имя тогда?..
– Герда.
Можер задумался. Теперь их план никуда не годился: папаша не мог за одну ночь вознамериться покинуть земную юдоль, дабы появиться пред вратами рая. Что было делать, Можер не знал. Но на всякий случай спросил:
– И что же, ей нравится здесь?
– Ах, бедняжка, кажется, уже не рада, – неосторожно обмолвилась аббатиса.
Они отправились дальше, и она поинтересовалась:
– Почему ты спрашиваешь об этом?
– Мы еще вернемся к вашей козочке и ее папаше, дорогая матушка, – ответил внучатый племянник, – а сейчас… Что это перед нами?
– Храм божий, сын мой, – описала крест перед собой мать Анна.
Войдя внутрь угрюмой с виду романской церкви, Можер остановился и, присвистнув, огляделся вокруг. Он стоял на мраморном полу с пучками солнечного света на нем сквозь витражные окна. Над его головой – высокий куполообразный свод с поперечными балками, вправо – ряд арок. Дуги сводов, украшенные затейливой резьбой и изображениями святых, основаниями упираются в массивные капители. Те венчают мраморные, высотой в два человеческих роста, колонны с каннелюрами и опоясаны каменным узором из сочетания листьев ландыша и лилий. Эту аркаду сверху объединяет галерея с редкими узкими окнами, меж ее полом и сводами – аркатурный пояс[13] из полукружий цветов и листьев, перемежающихся с диковинными животными. Слева над такою же аркадой – фрески на библейские сюжеты, впереди – иконостас, к которому ведут ступени.
От всего этого веяло тленом, удушьем, затхлым запахом подземелья; все было мрачным, неживым, в воздухе будто витала сама смерть, смрадным дыханием своим умерщвляя все, попадавшееся ей на пути.
Можер поежился. Ему стало не по себе в этом царстве уныния, среди лампад, свечей, икон с ликами мертвецов. Оглядываясь вокруг, он думал, не оживить ли этот храм, устроив в нем танцы.
А аббатиса тем временем рассказывала, что их прежняя обитель в Сите называлась именем святого Кристофора, была построена в шестом веке и находилась близ Божьего дома. Но неожиданно стены церкви пошли трещинами, и рухнуло полнефа. Герцог велел невестам Христовым перебраться в Нотр-Дам де Шан; церковь превратили в аббатство и обнесли стеной. По окончании ремонтных работ монахини вернутся на прежнее место.
Пока настоятельница просвещала таким образом своего племянника, который тем временем обдумывал план предстоящих действий, они обогнули скамьи, миновали колонны и остановились у входа в поперечный неф, называемый трансептом. Слева от них – алтарь, за ним иконостас, дальше – апсида. Они поднялись по лестнице на второй этаж.
– Кто это? – спросил Можер, кивая на иконы, развешанные по стенам. – Никак, святые? Похоже, и женщины здесь.
– Истинно, сын мой, сие – великомученицы за веру Христову, – с умилением, мелко крестясь, вперила взгляд в лики святых настоятельница.
– Какие-то они дохлые, будто сонные мухи, – зевнув, сделал заключение Можер, пробежав глазами по ряду. – И все похожи одна на другую, будто близнецы. Как вы только различаете, матушка, кто есть кто? Вот эта, например, крайняя справа, посмотришь не нее – и в сон тянет. Не спала, что ли, сама три ночи кряду?
– Это святая Евлалия, – тотчас принялась разъяснять аббатиса, желая просветить дорогого гостя. – Она жила в Испании во времена императора Диоклетиана и сразу возлюбила Иисуса Христа своим чистым сердцем. У нее нашлись единомышленницы, и все вместе они образовали христианскую общину. В то время, надо сказать, были жестокие гонения на христиан, и дева Евлалия решила, что пострадает за своего небесного жениха, который поможет ей вытерпеть муки (Можер ухмыльнулся). И отправилась она в дальнее путешествие. И увидев однажды капище и язычников вокруг, уличила она их в поклонении сатане, образ которого воплощали деревянные идолы. И сказала она, что те, кто не почитает истинного Бога, будут гореть в пламени адовом, и нет им спасения от этого. Услышав это, раздели язычники невесту Христову и стали бить ее палками по спине. Тогда судья потребовал отречься ей от своей веры, ибо ему стало жаль ее, такую молодую. Но она ответила, что не боится побоев, ее защищает Христос, а его, судью, за неверие Господь осудит в день Страшного суда на муки вечные. И распяли за это деву на кресте, и рвали тело ее кнутами с крючьями на концах, а потом срезать начали кожу с тела ее. Но она лишь прославляла имя Господнее. А перед смертью предала чистую душу свою Господу, и вылетела из нее белая голубица, и воспарила к небесам.
– Жаль девчонку, – глубокомысленно изрек Можер. – Могла бы принести пользу земному жениху, чем позволить сдирать с себя кожу живьем во имя небесного. Ненормальная…
– Можер, как ты можешь! – всплеснула руками настоятельница. – Ведь она святая! Невеста Христова!
– А он что, нарочно позволяет терзать их тела, чтобы потом души их забирать себе? Зачем они ему? Тоже мне, гарем. Уж не знаю, что он за жених такой, только я предпочитаю тело вместо души.
– Потому он – Бог, а ты охальник! – сурово воззрилась на своего родственника мать Анна.
– Ладно, к этому мы еще вернемся, – оборвал ее Можер движением руки. – А кто вот эта? – он указал на вторую икону. – Надеюсь, она поумнее первой? Хотя, поглядеть на нее, так подумаешь, будто она только что похоронила собственную мать или ее бросил любовник.
– А это святая мученица Фотина, – начался следующий рассказ. – Знаешь, кто она? Та самая самаритянка у колодца, что дала напиться Христу. Тогда он поведал ей, что он мессия, и она уверовала в него и стала проповедовать о нем, как о Спасителе рода человеческого. Господь сказал ей, что ее ожидают страдания, но она отправилась в Рим и стала проповедовать там слово Божье. Ее схватил Нерон и велел железными молотками раздробить ей кисти рук, но, увидев, что это не помогло, он приказал совсем отсечь их. Но и это не возымело действия, ибо Христос охранял ее. Тогда Нерон отвел Фатину во дворец, и там она обратила в веру Христову дочь императора и сто ее рабынь. Узнав об этом, Нерон приказал живьем содрать кожу с непокорной и бросить ее в колодец, а потом достал ее из колодца и водворил в темницу. Затем приказал ей отречься от Христа, тогда, мол, он сохранит ей жизнь. Но Фатина не пожелала повиноваться ему, и он снова бросил ее в колодец, где она и отдала Богу душу.
