Михаил Зуев-Ордынец - Хлопушин поиск
— Дур-рак... дур-рак... дур-рак...
— Экая противная птица, — сказал, поморщившись, Повидла.
Попугай повернул к нему голову, словно прислушиваясь, и, затянув глаза матовыми веками, произнес с почти человеческой ненавистью:
— Мер-рзавец!
От неожиданности ротмистр растерялся, а затем буркнул злобно:
— Я б такую гадость... в лепешку!
Испугавшись за своего любимца, Шемберг потянулся к бутылкам.
— Все эти неприятные разговоры о бунтовщиках плохо действуют на сон. Может присниться какой-нибудь ужасный кошмар, вроде этого чертовского Пугачева. Поэтому надо выпить. Что желает господин секунд-ротмистр? Ром? Портвейн? Малага?.. Пример?
— Давайте рому выпьем, — быстро сделал выбор Повидла.
И, крякнув после стакана крепкого рома, сказал:
— Скучища у вас здесь. Хоть бы биллиард был, я бы вас новой игре в три шара обучил. Стоп. А не поохотиться ли нам?
— О, мой бог, какое совпадение! — воскликнул обрадованно Шемберг. — Я только что имел намерение предложить вам очень интересную облаву.
— Облаву? — оживился ротмистр. — На кого, на лисицу?
— О, нет! На крупного зверя.
— На волков?
— Нет! Еще крупнее.
— Ого! Значит, на самого хозяина, на медведя?
— Опять не угадали.
— Да что же, черт возьми, у вас в горах слоны, что ли, водятся?
Шемберг выдержал паузу и отчеканил:
— На человека!
Ротмистр разочарованно откинулся на спинку кресла:
— Облава на человека? Что же, дело бывалое. А кто же сей двуногий зверь, беглый работный ваш или...
— Сей двуногий зверь есть проклятая каналья Хлопуша!
— Хлопу-уша? — безнадежно протянул Повидла. — Э, нет, на это согласия не даю. Ну его к бесу! Два раза ведь пытались мы ловить его, а он меж пальцев уходил. Скользкий, что налим. Опять даром горы облазишь да все ваши камни боками пересчитаешь. Хлопушу ловить, что по воде плетью бить. Только себя забрызгаешь.
— О, нет, господин секунд-ротмистр, — торопливо заговорил Шемберг. — Теперь ошибки быть не может. От шпиона нашего нам известно, где Хлопуша скрывается... Где он скрывается, господин Агапыч?
— На Карпухиной зимовке, — быстро откликнулся приказчик. — Это нам доподлинно известно.
— Ну, вот! Видите? Игра будет наверняка. За ним следит наш шпион. С Хлопушей скрывается еще один злодей, заводский работный Жженый, зачинщик бунта на заводе. Теперь мы их схватим наверняка.
— Нет! — Ротмистр упрямо покачал головой. — Опять без пользы измучаешь людей да казенную амуницию порвешь. И чего вы напрасно беспокоитесь? Три недели прошло после усмирения бунта...
Шемберг пожал насмешливо плечами. Усмирение бунта! А какой толк от этого усмирения? Работные, правда, притихли, но на работу не выходят. Сидят себе по избам. А пошлешь за ними нарядчиков — в горы, в лес убегают.
— Три недели я у вас живу, а кругом тишь да гладь. — Ротмистр отмахнулся. — Пустое вы затеваете.
— Хорошо! — К удивлению Агапыча, управитель легко сдался. — Пусть будет так, как решил господин секунд-ротмистр. Вам лучше знать, что надо делать, и довольно об этом говорить. Надоело! А сейчас я покажу вам, господин секунд-ротмистр, одну славную вещицу, которая вас, как солдата, весьма заинтересует.
— Посмотрим вашу вещицу, — откликнулся ротмистр, весьма довольный, что кончился неприятный для него разговор о Хлопуше.
Шемберг пошел к себе в спальню и вернулся с деревянным ларцем под мышкой. Отперев его, он вытащил и протянул ротмистру небольшой двуствольный пистолет строгой отделки. Единственным его украшением были курки в виде крылатых китайских драконов.
Глаза ротмистра жадно заблестели:
— Ого, бесценный Кухенрейтер! Э, да здесь и другой. Два родных брата. Откуда они у вас?
— Мой род идет от рыцарей Карла Великого! — гордо ответил Шемберг. — Все мои предки были военными. И на моей родине дворяне — тоже опора престола. Лишь мне не пришлось посвятить себя этому благородному занятию. Проклятая бедность!
— А за сколько, примерно, вы продали бы сии прелести? — любуясь отсветом пламени свечей на вороненой стали стволов, спросил ротмистр.
— Я их не продам и за сотню червонцев, — ответил управитель. — Это память о моем отце. Но я их отдам даром тому, кто приведет ко мне Хлопушу и Жженого.
«Ой, хитрец немец! — забеспокоился Агапыч. — Ой, хитер пес!».
— По пистолету за голову? — деловито спросил Повидла. — Ну, что ж, я согласен. Будь по-вашему, сегодня ночью устроим облаву.
Агапыч хотел что-то сказать, но раздумал. А Шемберг не смог удержать радостную улыбку.
— Э, да они заряжены, — воскликнул ротмистр, увидав порох на полках пистолетов. И, обращаясь к управителю, спросил:
— Можно попробовать?
— Пожалуйста, — Шемберг поклонился.
Ротмистр взвел курки, оправил кремни и повел по залу тонким и длинным стволом, отыскивая цель. Дула, как два внимательных черных глаза, переползали с предмета .на предмет. Агапыч съежился, словно ему сразу стало холодно. Ротмистр прищурил левый глаз. В этот миг управительский какаду, задремавший на плече Агапыча, проснулся и, увидев ненавистную венгерку ротмистра, крикнул сонно:
— Дур-рак!
Дуло дернулось в его сторону, и тотчас прогремел выстрел. Попугай, будто сбитый невидимой рукой, слетел с плеча Агапыча и комочком пестрых перьев шлепнулся на пол. Пуля оторвала ему голову. Агапыч съежился, прислонился к стене и, шепча молитву, бессмысленно хлопал обезумевшими от страха глазами. Потом, опомнившись, стал ощупывать голову — цела ли?
— Хорош, каналья! Выверенный! — спокойно сказал ротмистр, продув дымящийся ствол.
— И выстрел тоже хорош! — ломающимся от ярости голосом крикнул Шемберг. — Я бы за такой выстрел!.. — и не докончил. Лицо его задергалось.
— Кончайте, сударь! — Повидла повернулся к нему. — Что же вы замолчали? Недосказанное слово язык жжет.
— Варвар! Азиат! — забывшись, закричал Шемберг.
— Кто это варвар? — с нескрываемой угрозой спросил ротмистр. И, резко отрывая слова, продолжал: — Ежели вы, сударь, так говорить начали, то требую немедля сатисфакции[15]. Сейчас, тут! В пистолетах есть еще заряды.
Шемберг сжал еще кулаки и, круто повернувшись, молча вышел из зала.
— Струсил! — презрительно бросил ему вслед Повидла. — Туда же — «дворяне, опора престола!» Не дворянин, а гороховая колбаса!
Отшвырнул брезгливо носком сапога трупик попугая и тоже пошел к дверям, раздраженно звякая шпорами.
Оставшись один, Агапыч долго и тихо смеялся, лукаво и довольно качая головой. Смех его прервали куранты, хрустально-нежно прозвеневшие в спальне Шемберга. Пересчитал бой, беззвучно шевеля губами, и снова затрясся в смехе.
