Евгений Федоровский - Операция «Фауст»
Генерал был проинструктирован о том, как использовать Маркуса. После панегириков Леш уселся в кресло, нацепил очки, раскрыл папку с делом Хохмайстера:
– Итак, здесь вы будете носить армейскую форму и знаки отличия лейтенанта. Будете вести секцию бокса. Не ошибусь, если скажу: в нее запишутся все фенрихи. Юноши уважают силу. Но в остальное время вам придется изучать те дисциплины, какие преподаются у нас. Офицер инженерных войск должен быть на голову выше коллег из пехоты. И еще скажу по секрету: рейхсюгендфюрер намерен использовать вас для каких-то особых дел… – Леш пригладил клочок волос на большом черепе. – Рано или поздно нам придется решать спор с русскими. Поэтому основной прицел нашего училища – Россия, большевистская Россия. А она не так уж слаба…
Делая упор на последних словах, Леш хотел выразить мысль, что нельзя недооценивать силы принципиально новой общественной системы, которая титаническим рывком и жертвами выдвинула Россию в число сильнейших держав, что пора отказаться от традиционных и стойких представлений немцев об извечной отсталости русских, их неспособности к техническому творчеству.
Однако вслух он счел нужным добавить:
– Мы готовим кадры для войны умов и должны трезво оценивать своего вероятного противника. Позднее вы убедитесь, что среди фенрихов много знающих русский язык или тех, кто прилежно учит его. В России с ее необъятными запасами полезных ископаемых инженерам найдется много дел.
– Вполне разделяю вашу точку зрения, – сказал Хохмайстер, чтобы не молчать.
– Прекрасно!
О чем-то подумав, Леш снова оживился:
– Но русских придется покорять силой. Сколотите группу, допустим, из пяти – десяти человек, подготовленную к самым неожиданным и опасным операциям. Отряд отчаянных парней, которых можно послать хоть в ад, нисколько не сомневаясь, что и оттуда они выберутся с честью. Пусть ими руководит лозунг Ницше: «Живи опасно!» Романтики из разбойничьей стаи! Воины, не защищенные никакими законами… Ах, как это здорово! Их оружие – рукопашная схватка, их страсть – безрассудная храбрость, их божество – великая Германия!
Леш забегал вокруг Хохмайстера, вскидывая короткие ручки:
– Не кисейные барышни, не квакеры. Пусть это будут настоящие мужчины – похабники, сквернословы, пьяницы и распутники. Рыгающих и смердящих ландскнехтов любят женщины, вернее, определенная категория женщин. – Леш хихикнул, блеснув стеклышками очков, и снова стал серьезным. – Мы подготовим авантюристов, головорезов, драчунов, грубых убийц, которые плюют на смерть!
Скорее всего, Леш давно вынашивал эту идею, и теперь представился случай высказать ее молодому арийцу, посланцу Шираха.
Внезапно он остановился:
– Учтите еще вот что… Мы воспитываем фенрихов в духе фронтового товарищества. Наш идеал вытекает из главного тезиса нацистского движения: народная общность. Эгоизм штатской жизни разъединяет людей. Здесь же одинаковые лишения выпадают на всех. Фронтовое товарищество не только выше личного и эгоистичного. Оно стоит по ту сторону понятий о человеческой морали, потому что солдат освобожден от ответственности…
«Ему бы на митинг», – подумал Маркус, с восхищением глядя на значок «Ордена крови» у лацкана френча.
Наконец Леш умолк, победно поглядел на Хохмайстера:
– Если вы сделаете так, как хочу я, то вот вам моя рука в знак полного доверия и поддержки.
Маркус осторожно пожал пухлую и мягкую лапку Леша. Тот повернулся на каблуках, нажал на кнопку звонка. Появился адъютант.
– Распорядитесь приготовить комнату для лейтенанта…
Хохмайстер спустился к подвесному мосту, переброшенному через ров. Опершись на перила, долго глядел в черную, тронутую тухлой зеленью воду. Леш хотел из него сделать какого-то ландскнехта, а не инженера. «Ничего себе, славненькая перспектива. Впрочем, отсюда я всегда успею перебраться к дяде и заняться вместе с ним новым оружием. А может быть, изобрету что-нибудь свое. Важно только не поскользнуться».
Несмотря на молодость, Маркус уже знал, как трудно завоевать доверие и как легко его потерять. Бог дал ему хорошего тренера, но Макса Шмеллинга после Олимпийских игр вызвал фюрер спорта Чаммер унд Остен и передал просьбу военного министра генерала Бломберга стать начальником его личной охраны. «Моя звезда покатилась к закату, пора уходить в тихую гавань», – сказал Макс на прощание. И Маркус уже больше никогда не видел Шмеллинга – он провожал чемпиона лишь в последний путь.
«Значит, и мне надо выбирать другую стезю», – подумал Хохмайстер.
Он поправил портупею и пошел к казармам. Новые, начищенные до зеркального блеска сапоги поскрипывали на брусчатке, широкую спину ладно облегал хорошо сшитый мундир, козырек фуражки с высокой тульей закрывал глаза от полуденного солнца. Маркус представил себя со стороны. О, если бы сейчас его увидели родители!
Казарма, казалось, вымерла. Фенрихи отдыхали после обеда. Как по линейке стояли койки. На пластмассовых вешалках висели мундиры. Все спали, накрывшись одними простынями. Окна были зашторены. Мягкий полумрак закрывал лица будущих офицеров инженерных войск.
«– Отсюда и начнем, – сказал червь и потащил в свою нору ивовый листок», – вспомнил Маркус где-то вычитанную фразу и улыбнулся.
6
В каком-то сладостном ослеплении жил Хохмайстер первое время. В училище все было ново, загадочно. От добродушных и миролюбивых баварцев, в глазах которых появлялся маслянистый блеск при виде золотых погремушек, он унаследовал уважение к дорогим вещам и реликвиям. Даже обычная гусарская дудка, будившая фенрихов по утрам, приобретала для него особый смысл. Она несла в себе традицию. А традиция для чистокровного немца – это много.
Позолота давно стерлась от многих рук. Первым взял ее семнадцатилетний корнет из охранного эскадрона короля Фридриха, и более двухсот лет своим пронзительным серебряным горлом поднимала она бойцов, бросала в седла надежных коней, равняла ряды перед сражением, играла отбой. Ветры многих войн трепали ее черный флажок с острым тевтонским крестом. Не раз падала она из мертвых рук горниста – в пыль, кровь и грязь – под широкие копыта лошадей и сапоги солдат. Помялись ее бока, остались зазубрины от стальных подков. Но дудка возвращалась в строй, как старый воин, передавая от поколения к поколению славу воинственных предков.
Дудка скидывала с постели скорее фельдфебельского окрика. Не одеваясь, Маркус мчался в гимнастический зал. Потом умывался, завтракал, шел на занятия. В строгом и хладнокровно продуманном методе воспитания заключался главный смысл порядка в третьей империи: «Слушай и повинуйся!» Лозунги в Германии заучивались с такой же старательностью, с какой унтер добивался блеска своих пуговиц. «Нам не нужен ум, нам нужна преданность». «Кто не готов умереть за свою веру, тот недостоин ее исповедовать». «Рейх требует дисциплины, чувства долга и способности идти на жертвы». «Не сила разума возвышает нашу империю, а героическая убежденность, самообуздание, вопреки протестам мудрствующего разума».
